Джейн
Утром я была счастливой невестой – а сейчас, глубокой ночью, шла по берегу реки, не зная, куда идти и что делать.
Тело болело. Оно казалось чужим, ненастоящим. Нос и губы оплывали от последнего удара, которым меня наградил муж перед тем, как разорвать брачный договор.
Весенняя ночь была прохладной – я шла по молодой траве и говорила себе: мне следовало догадаться, что тут какой-то дурной замысел. Мне следовало быть разумной и понять: такой солидный господин, как Энтони Локсли, не будет брать в жены девушку из семьи, в которой единственное богатство – шесть дочерей. Но он пришел к моим родителям с предложением, и они потеряли разум от счастья.
Остановившись, я подняла голову. Высоко-высоко в черном бархате неба искрились веселые звезды,ветер мягко играл нежной листвой. Вспомнился рассказ нянюшки о том, что в такие ночи из реки выходят русалки – ловят запоздавших путников, ищут тех, кто когда-то причинил им обиду.
Мой муж меня не обижал. Он все сделал по закону, как положено: сначала исполнил свой супружеский долг, а затем избил меня, потому что якобы я была не невинна, как положено порядочной девушке, и разорвал брачный контракт, расторгая наш союз. Теперь ему предстояло получить большую компенсацию – только сейчас, идя по берегу реки, я понимала, что все было спланировано заранее.
Возможно, он проигрался в карты. Возможно, просто хотел заработать. Но Энтони Локсли сделал меня своей вещью и поступил так, как поступают с уже ненужными вещами – выбросил.
Не помню, как я добралась до реки. Идти домой не было смысла: когда родители и сестры увидели бы меня в одной окровавленной сорочке, они поступили бы так, как полагается – выгнали бы прочь, чтобы я не срамила и без того опозоренную семью.
Кто возьмет в жены остальных девочек, если их сестра блудница, и ее муж разорвал брачный договор? Да никто. И никакого значения не имело, что я впервые познала мужские объятия только после свадьбы – мужчина всегда прав, мужчина врать не будет. Это ведь женщина сосуд греха и лжи.
Где-то далеко-далеко прозвенели часы на центральном городском соборе. Два часа ночи, самое глухое время. Бентенон спал – спали его дома и улицы, спали люди и животные, лишь темные силы выходили для своих темных дел.
Я сошла с травы и вошла по щиколотку в воду. Едва теплая, она обняла мои ноги, качнула – и подумалось, что может быть, это не так страшно: быть русалкой. Сейчас я пойду дальше – умру, а потом оживу призрачной холодной девой…
Мне больше некуда было пойти. Меня никто не ждал, никто не хотел утешить и исцелить от боли, телесной и душевной.
А господина Локсли еще и пожалеют. Мало того, что жена оказалась дрянью, так он теперь еще и вдовец.
Я посмотрела по сторонам. Никого. Заблудившийся гуляка не шел по берегу, бродяга не ковылял по своим делам и делишкам, которые не терпят дневного света. Река несла свои воды среди зеленеющих полей: в этом месте разводили травы для аптекарей. Вон впереди белеет домик с черными окнами: хозяин огорода крепко спал.
Вот и хорошо. Я тоже скоро засну.
Я пошла дальше. Под ногу подвернулся какой-то камушек, вода теперь уже была до бедер. Течение сильно качнуло меня, повлекло в сторону, властно потянуло к себе.