Не успел я и глазом моргнуть, как пейзаж за окном сменился болотистой местностью с кружащей вокруг мошкарой, взирающими тоскливым взглядом лягушками и скрюченными одинокими деревцами, склонившими свои сухие ветви до самой земли.
В купе из радиоприёмника играл блюз, и я постукивал ногой под небольшим столиком, едва успевая рассмотреть ту или иную открывшуюся моему взору деталь. Передо мной мелькали переплетённые намертво корнями коряги, и я представлял, как они распрямляются и возвращают свой первозданный вид по одному лишь мановению руки. Но этого не происходило. Поезд мчался вперёд, не обращая внимания на мою фантазию. Одна цель вела его дальше – избавиться от последнего пассажира, оставшегося на пути к Усадьбе Вечности.
Кто придумал такое название самой обычной деревушке, затерявшейся в этом мёртвом регионе, я не знал. Население едва достигало ста человек, туристов привлечь было нечем, условия проживания не обещали комфорта, единственным же развлечением для такой заблудшей души, как я, была старая заброшенная усадьба четы Винштейнов, прибывших в империю откуда-то из-за границы. Иногда я корил себя за то, что слишком мало внимания уделял истории и географии родных мест, но где ещё могли мне пригодиться эти знания?
Однако же я сидел в поезде, смотрел в окно и задавал вопросы, ответов на которые не имел. Это меня раздражало и приводило в отчаяние. Последний мой сосед сошёл на станции прошлым вечером, и я совершенно не знал, чем себя занять. Если бы не музыка и сменяющиеся картинки матушки-природы, я бы окончательно свихнулся от одиночества и скуки.
С другой стороны, я давно уж позабыл о ценности тишины. В Родвецке меня ждали жена и дети, далёкие от идеалистического представления счастливой семьи. Мне часто казалось, что я застрял в том самом «дне сурка», и ничто не спасёт меня от ежедневной рутины, включающей в себя монотонную работу и семейный быт, наполненный шумом и высасывающей все силы чрезмерной энергией. Видимо, я был на какой-то другой частоте досягаемости, потому что принять реальность было куда сложнее, чем я ожидал, беря в жёны самую красивую девушку своего курса. Она была солнцем, освещавшим путь потерянным странникам, а я – свинцовой тучей, злящей позитивных людей. Она светила так ярко, в то время как я бросал тень на всё, что оказывалось поблизости. Не самое лучшее сочетание.
Когда родился Рустик, я был поражён его сходством с женой: такие же добрые голубые глаза, светлые кудряшки и задорный настрой. Когда Рустик подходил ко мне, тянулся на ручки, целовал и говорил, что любит папу, моё сердце таяло. Я хотел дать ему то же, что и жена – всего себя, но… был ли я на это способен?
Мы проводили много времени вместе: я, Рустик и моё солнце. А потом родилась Милли. Такой же малыш очарования и преданности. Все вокруг восхищались нашей семьёй, говорили, как мы прекрасны, как отлично смотримся вместе, какие у нас прелестные малыши!.. Жена отвечала любезностью на любезность, а я молча кивал, вторя в такт её уважительному отношению к соседям и случайным прохожим.
Кто бы мог подумать, что на душе у меня лежал тяжёлый груз, описание которому я затрудняюсь дать до сих пор. Я просыпался, повторял одни и те же слова приветствия, завтракал, шёл на работу, выполнял задания по выданной боссом инструкции, чтобы потом прийти домой и отвечать заготовленными фразами жене и детям. День сменялся ночью, ночь – днём. И так по кругу.