“Я забыл. Я всё забыл. Забыл, каково жить в радости. Моя душа уже давно не чувствует ни печали, ни горя, ни приторной сладости роскошной жизни. Вся суть бытия отныне сводится к простому и животному стремлению наполнить желудок, выспаться и получить дозу дофамина от просмотра абсолютно бессмысленной ленты новостей, наполняющей мои социальные сети. Но так было не всегда. Когда-то я был живым”.
Такие мысли очень часто посещали голову Терновцева. Он хоть и страдал от своего нынешнего образа жизни, но от таких дум бежал, как чёрт от крапления святой водой. Привычную обстановку менять уже совсем не хотелось. Ведь это так неудобно… Ведь нужно всё-таки напрячь ум, подумать, а после принять невозможное решение: без чьей-либо дрессировки очистить свой заржавевший и покрытый коростой стиль мышления.
Стоит отметить, что Терновцев не всегда был настолько флегматичным по отношению к своей судьбе. Раньше…Несколько лет…или…возможно..десятилетий назад он был вполне жизнеспособной личностью. Хотел любить – и любил, хотел творить – и творил, хотел жить – и жил. Но всё это продолжалось ровно до тех пор, пока у него была определённая цель.
“Надоела мне моя работа. Не хочу работать. Хочу отдохнуть. Снова придётся будильник на шесть утра ставить. Достали эти люди. Мне бы место поменять, да не хочу начальника обижать. Вдруг он расстроиться, а вдруг я приму неправильное решение и уже не найду похожую должность?
Боже мой, как же не хочется париться. Вся жизнь – тлен. Мир – это театр, а мы в нём актёры.” – Размышлял Терновцев. Мыслитель и философ из него был, что называется, мама не горюй. Возможно даже на уровне Сократа… Хотя нет, судя по окружающему его хаосу – ближе к Диогену. Под словом “Хаос’’ подразумевается не только беспорядок в его экзистенциальной сфере, но и по-святотатски захламлённая квартира, в которой не убирались где-то с самой февральской революции. Слой пыли на стенах уже напоминал древнеегипетские барельефы и на местах даже прослеживались сюжеты картин Пикассо. Всё это вполне устраивало Терновцева. Конечно, он, не обладая художественным видением, в этих грязевых узорах совсем не мог разглядеть произведения искусства, но все вышеупомянутые разводы были для него уже настолько родны, что в переносном, а может быть и в прямом смысле, срослись с его плотью.
“Метро-дом, живу трудом. Работа-работа уйди на Федота. Только не ко мне, я несчастен… День и ночь – сутки прочь. Так и живём. Ну а что в этом такого? Так все живут, батюшка. И я так же живу. В этом ничего плохого нет. Во всём, на самом деле, виноваты современные технологии. Вот родился бы я лет эдак сто назад, а лучше двести, когда ещё Максвелл и Эдисон со своими лампочками и электричеством не существовали. Тогда бы точно стал бы великим поэтом или писателем. А сейчас это бессмысленно. Я такой же как и все, и все такие же, как и я.’’ – апатично рассуждал он. Терновцеву, в прошлом, уж очень хотелось совершить некий подвиг. Что-то, что навсегда вырубило бы его имя на избитом теле истории человечества. Впрочем, одного лишь желания никогда не бывает достаточно. Всё-таки необходимо было действовать. Терновцев это понимал, и потому покатился по пути наименьшего сопротивления. Оставил всё на самотёк.