Это был тёплый июнь девяносто пятого, когда земляника отцвела раньше обычного. Ягоды только-только успели порозоветь, а местная детвора уже рыскала по лесу. Моя! Это моя! Спорили, даже дрались. По ходу дела сжимали стручки недотроги и злились, что те не лопались. Рано ещё. Вот подождите месяц-другой – будет вам фейерверк.
Пахло зеленью и говном с Люберецкой станции аэрации, которую отгораживал казавшийся величественной горою вал. Временами выбросы были такими лихими, что хоть вперёд ногами выноси. Вот и тут как пахнуло!
– Моя! – Таня, вырядившаяся, как на праздник, нырнула к кусту и тут же отпрыгнула.
– Ты чего? – Паша шмыгнул и положил руку ей на плечо. Тёплое. – Змея, что ли? Да не гони, у нас нет никого кроме ужей-то.
Она медленно помотала головой, и, казалось, с каждым поворотом её кожа становилась всё бледней и бледнее.
Паша нахмурился, снова шмыгнул для верности и присел на корточки. Тем временим остальные уже подошли ближе – тут явно что-то интересное. Возможно, очередное приключение, которое они долго будут вспоминать и пересказывать однокашникам, наращивая новые подробности. Ну или просто заплесневевшая какашка, как в прошлом году, которую Лёшка принял за крысу. И верещал покруче девчонки.
Паша с силой зажал себе рот, глаза вытаращил и замер.
– Да чё там? – Вадик присел рядом и тут же выругался.
Началась толчея, всем хотелось понять, что ж там такое. Может, кто-то опять выкинул дохлых гусей, которые гогочут, когда в них тыкаешь палкой?
Или…
– Опупеть… – Катя хлопнула себя по веснушчатому лбу. – Это ж Марат. Марат из дома у стадика.
Под деревом, укрытый зарослями крапивы лежал труп. Точно труп, там и без эксперта всё было видно. Черви живых не едят. По крайней мере, обычно.
– Не, я пошёл, – Вадик наотрез отказывался идти в милицию. – Меня мать отхреначит за то, что я в лес без спроса попёрся.
– Мамкин подъюбочник, – Паша сплюнул и шмыгнул.
– Да пошёл ты! У тя ваще мамки нет!
Мамы у Паши и впрямь не было, только никто не знал, что с ней случилось. Поговаривали, что по пьяни свалилась в отстойник на станции аэрации. Хотя старожилы отрицали, что кто-то когда-нибудь в них тонул. Да-да, так им все и поверили.
Паша снова шмыгнул, но ответить не успел.
– Да заткнитесь оба! Мы все идём к ментам, ясно? Если ты, дебил, не идёшь, мы всё равно скажем, что ты был с нами.
– Друзья, называется… – Вадик с обидой мотнул головой и врезал кулаком по дереву.
Катя подбоченилась.
– Зато ты у нас клёвый прям друг – решил слиться, как ссыкло последнее.
Говорить было не о чем.
Пятеро двинулись в сторону выхода из леса, а Таня замялась.
– А… разве… вдруг… ну… никто с… ним не должен остаться?
– Ты остаёшься? – Катя вскинула еле заметную бровь.
Таня мелко замотала головой, чуть ли не задохнувшись.
– Ну тогда все идём.
– Вот он, – Паша поджал губы и отвернулся. Но перед глазами по-прежнему стояло лицо Марата. Он потрепал себя по волосам, будто стряхивая нападавший снег и, по обыкновению, шмыгнул.
– Отведи малявок в участок, – пузатый майор еле разогнулся и заткнул нос.
– Мы не малявки, – Паша нахмурился. Главное – не смотреть в эту чёртову крапиву. И не дышать. Только не дышать носом. Теперь-то было ясно, что это никакой не выброс со станции. Что так пахло мёртвое тело.