«Мы будем счастливы вполне, -
сказали придорожные цветы поэту, -
коль отойдёшь
и перестанешь загораживать нам солнце…»
Из лирики странствующего поэта
Кагаякаши Прославленного, собирателя сказок, легенд и тостов.
– А ещё брешуть, будто амператор тамошний не честным манером на лошадках, а бесовским способом на змеишши летучей ездить!
– Как это?
– Как? Обычное дело как: запрягаить змеишшу в екипаж свой, брыльянтами изукрашенный, да погоняет вожжами. Змей крутится, огнем плюётся в злобище, а делать нечего – несёт амператора под облаками туды, куды тому приспичит…
Дядька Акинфий плюнул за борт и с негодованием зафыркал, будто кот, нюхнувший перцу:
– Тебе, Дорофей, лишь бы всяки сказки врать! – пробасил он, снимая задубелую, коричневую лапу с рукояти рулевого весла и поправляя портянку. – Хиба можно себе тако вообразить – змеишшу в возок впрягать!
– Вот те крест! – подскочил уличённый и экспрессивно замахал рукой от лысеющего лба к впалому животу. – Сам видал!
– Либо спьяну? – хмыкнул недоверчивый кормщик.
Гребцы коротко гоготнули.
– Ты уж и в самом деле, Дорофей, чего-то уж того совсем… Загнул сёдни с амператором-то, – постарались мягко урезонить сказочника.
Но тот решил не сдаваться и оставить последнее слово за собой:
– Грустно, – патетически закатил он глаза, – грустно, други, мне. Но не оттого, что усомнились в словах моих, осмеяли их и подвергли поруганию, а оттого, что прибыв в Сяньское царство, вы сами всё увидите своими глазами и устыдитесь! Стыдно вам станет и горько за напрасно чинимые мне ныне обиды!
– Ох-ох! Разошёлся – поглянь на него! Стыдно нам будет… Ничё! Стыд не соль, глаза не ест. А я заради зрелища с летучим змеем готов и постыдится малость! – кормчий вновь перехватил руль и подправил ход струга. – Сам первый не только повинюсь перед тобой, забулдыгой, но и шапку свою сжую на спор!
– Эх! – бедный Дорофей в непритворном горе саданул себя кулаком по колену. – Мне, значит, не верите? А как давеча, Акинфий, ты сам брехал людям про песьеглавцев, кои на пути в Сяньские земли живут, так никто слова поперёк не сказал! Рты пораскрывали и внимали, дубины!..
– Ты не путай! – сдвинул брови дядька Акинфий. – Я-то вслед за уважаемыми людями повторяю, а не брешу на ветер, аки шавка дурная…
– Во-во! – поддакнула Кира, скучающая неподалёку и от нечего делать прислушивающаяся к трёпу корабельной команды. – Мне вот вчера на вечерней стоянке тоже уважаемые люди врали про волкодлаков, что на Чанчуньских порогах караваны поджидают. Будто голова у них с котёл, а клыки – с локоть. Корабельные борта только так хрумкают. Я верю. Как не верить людям уважаемым?
Дорофей аж рот разинул, впитывая ценную информацию. А скептически настроенный кормщик фыркнул:
– Кто же эт тебе, дева, такое сморозил? Ходил я через те пороги. И не раз…
– Так, – Кира зевнула и потянулась, – его высочество и говорил. Достаточно авторитетный источник для тебя?
Акинфий поперхнулся, прокашлялся и покосился в сторону корабельного носа, где это самое высочество коротало время с Порфирием Никанорычем за благородной и новомодной игрой в шахматы. Соперники пыжились и хмурили брови, с трудом ворочая дремлющими под тихий забортный плеск речной волны извилинами, явно сожалея о невозможности раскинуть демократичные и незамысловатые кости – ввиду их явной неэлитарности.