Читать Скрип на лестнице

Шрифт

Интервал

Серия «Скандинавский нуар»

Eva Björg Ægisdóttir

MARRIÐ Í STIGANUM

Перевод с исландского Ольги Маркеловой

В книге присутствуют упоминания социальных сетей, относящихся к компании Meta, признанной в России экстремистской, и чья деятельность в России запрещена.

Она видит его далеко не сразу – сперва только слышит. Когда он поднимается, ступеньки скрипят. Шаг за шагом, осторожно. Он старается ступать мягко, не хочет никого разбудить – пока что. Если бы по ступенькам ночью вот так же поднималась она, она дошла бы до конца лестницы бесшумно. А он так не может. Ему ступеньки не знакомы так же, как ей, он не знает, куда лучше ставить ногу.

Она снова крепко, до боли зажмуривает глаза. Дышит глубоко, ровно. Надеется, что он не услышит, как колотится ее сердце: так быстро оно бьется только у человека, который не спит. Не спит и при этом очень боится. Она помнит, как папа дал ей послушать свое сердце. Он побегал вверх-вниз по лестнице раз, наверное, сто, а потом позвал ее: «Слушай, – сказал он. – Слушай, как быстро сейчас бьется сердце. Это оттого, что, когда мы двигаемся, организму требуется больше кислорода, и сердце старается обеспечить его», – объяснил он. А она сейчас лежит неподвижно – и все же сердце у нее бьется сильнее, чем тогда у папы.

Он приближается к ней.

Звук, который издает последняя ступенька, знаком ей – точно так же как шорох ветра на крыше и скрип двери внизу, когда мама приходит домой. Под веками у нее возникают крошечные звездочки. Они кружатся перед ней – так непохоже на небесные звезды, которые движутся лишь изредка, да и то, если очень долго за ними наблюдать. Если повезет. А ей как раз не везет. Она вообще невезучая.

И вот она ощущает, как он встал над ней. Его дыхание – пыхтение, как у старика. До ее ноздрей долетает запах сигарет, и она понимает: стоит ей только поднять взгляд – и она увидит темно-серые глаза. Она машинально чуть-чуть натягивает одеяло, чтобы лучше спрятать лицо. Но сама она спрятаться не может. Вероятно, как раз это маленькое движение ее и выдало: он понял, что она не спит, а только притворяется. Как будто это важно.

Это вообще никогда не бывало важно.

* * *

Эльма не боялась. Но чувство было похожее: ладони вспотели, сердцебиение участилось. Также нельзя было сказать, что она нервничает. Нервничала она, когда ей надо было говорить на публике: тогда она краснела – и не только лицом (тогда красноту можно спрятать под слоем пудры), но и на груди и шее. Эти красные пятна были отчетливо видны.

Когда Эльма в десятом классе пошла на свидание с Видаром, она нервничала. Пятнадцатилетняя девчушка с пятнами на груди и слишком накрашенными глазами, которая украдкой выбралась вон из дому и надеялась, что родители не услышат, как за нею закрывается входная дверь. Она подождала его на углу улицы, и оттуда он забрал ее. Он сидел на заднем сиденье: сам был еще слишком молод, чтобы сидеть за рулем, – машину вел его друг. Они недолго ехали и едва успели перекинуться парой слов, как Видар прижался к ней и засунул свой язык ей в рот. Она раньше не целовалась, ей казалось, что этот язык большой и наглый, но она терпела. Друг вел себе машину, а они целовались – и она замечала, что он порой подглядывает за ними в зеркало заднего вида. Она позволила Видару щупать ее, но только в одежде, и притворилась, что ей нравится. Они тогда ехали по той же самой улице, по которой она ехала сейчас: в динамиках «Лайфхаус», в багажнике сабвуфер. «There’s nothing else to lose, there’s nothing else to find»