Всё однажды кончится, распадётся на атомы и исчезнет,
и ищи потом душу с волею пожелезней,
чтоб на равных съёжиться и разлиться во тьме галактик.
Да так и существовать,
насколько
хватит.
Насколько сможем внутри материй и не известных человечеству элементов,
где-то под самой толщей других систем,
крутить, как образы киноленты,
кому-то непостижимому нам.
И эти чувства на самой грани
будут транслировать сквозь пространства,
пока пустота
не грянет.
И тогда всё заново станет временем и началом,
и я снова вспомню тот день, место и ту реальность,
когда тебя
повстречала.
«Разверни же свиток правильной стороной,
и побудь собой» —
говорит Вселенная перед завтраком,
поглядывая в экран.
«Вот же неугомонные, ни один экзамен ещё не сдан,
не один не вырос из хрупких, помятых тел,
из душевных ран,
а туда же лезут учить (гордиться).
Думают время злое, а время длится
сколько я прикажу. Посмотри, так вернее, весче.
Я обнимаю им плечи, в ответ, мол, лечат
годы и дальше плавиться, да гореть.
А потом кто-то ставит автоответчик,
ломая себя на треть.
И никто не слышит, не видит – спят
все, помещая иллюзии на алтарь. Но
боль – лопнувшая струна на плече гитарном
после утрат.
Но эта роль одетая неумело,
движет вагон сомнений и рвёт устои.
Всё проходит
и боль покидает тело,
и ты уже точно знаешь, чего же стоишь,
ты вырастаешь из сложного в то, простое
что накрывает энергией солнц всецело
сердце
тысячью ватт».
В тебе осени столько, будто она растёт
Изнутри, будто дом её вшит под твоим ребром.
Она греет тебя, мурлыча – душистый мёд.
Но как вырвется, стынет мраморным ноябрем.
Только выберется наружу и до бела
Промерзают чужие разбитые корабли.
И в кармане её такая сырая мгла,
Что аж зубы стучат. Не бери её. Не бери.
Я почти перестала писать, разучилась жить.
Время вспорото, словно забытые этажи.
Я – слабак, я – усталый кит. Ухожу под лёд.
Расскажи мне, что так отчаянно в нас поёт!
На восходе моя печаль осыпает дом,
Я пытаюсь быть сильной, несокрушимой, но
Мне мерещится, что того места, где мы вдвоем,
Никогда не случится даже в мечтах, кино.
Понедельники бьют стеклом, а потом горят.
Мы не будем как те, о ком сладостно говорят.
Это осень, не разбавляй ее, так допьём.
Нас ведь нет. Мы – простой осенний
хмельной
синдром.
Когда остывают дни, как осенний лед,
А вены внутри переносят разбитый стон,
Немыслимо дребезжит в перепонках солнце,
И весь его звон – это скрежет холодных волн,
И весь его свет – это пропасть земных болот.
И с трудом перелистывая страницы,
По номерам растеряны части глав.
Хочется просто верить, что наши птицы
Где-то в сердцах, побитые возле клеток,
Не разучились летать, бескрылыми став.
Упреки… От них и стены чернеют. Мы же
Такими босыми кажемся на прицел.
Касанием линз, просвеченных болью, выжег
Мои океаны до пропасти, гари тел.
Простуженные города дымом гасят души
И сны обрушают тоннами до бела.
Ну, что остаётся под ребрами? Как быть нужной,