[1]
С яркого майского дня Гарриш вошел в прохладу общежития. Какое-то время его глаза привыкали к сумраку холла, так что поначалу он лишь услышал голос Гарри Бобра, донесшийся из тени.
– Жуткий предмет, не правда ли? – спросил Бобер. – Действительно жуткий.
– Да, – кивнул Гарриш. – Крепкий орешек.
Теперь его глаза различали Бобра. Тот тер прыщи на лбу, а мешки под глазами блестели от пота. Одет он был в сандалии на босу ногу и футболку. На груди висел значок-кнопка, гласящий, что Хоуди Дуди – извращенец. В полумраке белели громадные передние зубы Бобра.
– Я собирался сдать его еще в январе, – бубнил Бобер. – Говорил себе, что надо сдавать, пока есть время, но вот дотянул до последнего. Думаю, я провалил экзамен, Курт. Честное слово.
В углу, у почтовых ящиков, стояла комендантша. Невероятно высокая женщина, чем-то похожая на Рудольфа Валентино. Одной рукой она пыталась вернуть лямку бюстгальтера под платье, другой прикрепляла к доске объявлений какую-то бумажку.
– Тяжелый случай, – вздохнул Гарриш.
– Я хотел тебя кое о чем спросить, но не решился, потому что у этого парня глаза, как у орла. Ты думаешь, что опять получишь «А»?
– Я думаю, что, возможно, завалил экзамен.
У Бобра отвисла челюсть.
– Ты думаешь, что завалил? Ты думаешь, что…
– Я пойду приму душ, ладно?
– Да, конечно, Курт. Конечно. Это был твой последний экзамен.
– Да, это был мой последний экзамен, – эхом отозвался Гарриш.
Он пересек холл, толкнул дверь и стал подниматься по лестнице. Пахло там, как в мужской раздевалке. Сколько же лет ходили по этим ступеням! Его комната находилась на пятом этаже.
Куин и другой идиот с третьего этажа, с волосатыми ногами, протиснулись мимо него, перекидываясь футбольным мячом. Заморыш в очках в роговой оправе, еле волочащий ноги, попался ему между четвертым и пятым этажами. Учебник по алгебре он прижимал к груди, словно Библию, а губы его повторяли шепотом логарифмы. Глаза парня были пусты, как чисто вымытая классная доска.
Гарриш остановился и посмотрел ему вслед, гадая, а не показалась бы этому убогому смерть благом, но, пока он раздумывал, заморыш уже скрылся из виду. Гарриш поднялся на пятый этаж и направился к своей комнате. Свин уехал два дня назад. Четыре экзамена за три дня, пам-бам, мерси, мадам. Свин знал, как ухватить жизнь за шкирку. От него остались только фотографии красоток, два вонючих носка от разных пар да керамическая пародия на «Мыслителя» Родена, сидевшего, по воле подражателя гению, на унитазе.
Гарриш вставил ключ в замочную скважину.
– Курт! Эй, Курт!
Роллингс, тупорылый старший по этажу, который отправил Джимми Броуди к декану за пьянку, махал ему рукой с лестничной площадки. Высокий, хорошо сложенный, с короткой стрижкой.
– Ну как, развязался? – спросил Роллингс.
– Да.
– Не забудь подмести пол и составить список разбитого и неработающего, ладно?
– Сделаем.
– Бланк я подсунул тебе под дверь в прошлый вторник, не так ли?
– Было дело.
– Если меня в комнате не будет, подсунешь заполненный бланк и ключ мне под дверь, хорошо?
– Обязательно.
Роллингс схватил его за руку и дважды тряхнул. Рука у Роллингса была сухая, кожа – шершавая. Гарриш словно провел ладонью по рассыпанной по столу соли.