– Не хочу! Не хочу, слышишь, ты! Не-хочу-не-хочу-не-хочу!
Мальчишка никак не старше пяти лет стоял на разложенном сиденье кресла, вцепившись пальчиками в противно полинявший материал. Кроме пальцев з-за спинки было видно только верхнюю половину худенького детского личика: большие карие глаза, окружённые пушистыми ресницами, непослушный вихор удивительных медово-золотистых волос, да верхушки ушек – правое выделялось краснотой и припухлостью.
Кричал мальчишка долго. Так долго, что начинало казаться: маленькая комнатка с раскладным креслом, полосато-выцветшими обоями и – почему-то – журнальным столиком с вычурными ножками и треснувшей зеркальной столешницей плывёт где-то вне времени пространства.
Впрочем, это впечатление бесследно испарилось, стоило только открыться двери. Такой же полосатой и расколотой, как и всё в этой комнате. Вошедшая, при виде которой малыш мгновенно умолк и распахнул глазки ещё сильнее, оказалась невысокой и хрупкой, начавшей уже движение от «фарфоровой статуэтки» к «палеолитической Венере». И чем ближе она подходила к креслу, тем более брезгливое выражение приобретало её лицо, окружённое бирюзово-голубыми кудрями.
– Заткнись гадёныш!
Рука с короткими обгрызенными ногтями взлетела в воздух, но сразу же замерла, ни на сантиметр не продвинувшись вперёд. Мальчик, однако, отступил назад, запнулся и с размаху сел на попу. Но почему-то не заревел, наоборот – весь подобрался, не отводя взгляда от раскрытой ладони.
– Спит Иринка, понял? Спит. Не придёт. – Мальчишка не шевелился и молчал, и женщина зло махнула рукой. – Да что с тобой, дебилом, разговаривать! Надо было тебя сразу сдать, как предлагали. Хоть денег бы дали.
Она ещё немного постояла, разглядывая так и не шевельнувшегося мальчику в дурацкой зелёной пижамке с фламинго. Затем грузно пошла к двери и, уже шагнув за порог, обернулась и тихо и угрожающе произнесла:
– Ещё пикнешь – уговорю мамку и папку в детдом тебя сдать. И хоть изорись там.
***
– Тётя Страша сказала… – Почти изящная женская рука с множеством мелких порезов на тонких пальцах безжалостно вцепилась в ухо мальчишки. Но он, словно не замечая боли, продолжил, с надеждой глядя в карие мамины глаза. – … что вы отдадите меня в детдом. Детдом, это что?
– Страшное место для плохих мальчишек. Там их лупят и раз в день кормят червяками. И если ты ещё хоть раз…
Высокий женский голос прервался на полуслове, уступив гудящему и противно пахнущему папе Толе:
– Да отстань ты от пацана. Правильно он твою подружайку припечатал.
Папа Толя заржал и оттопырил вверх большой палец, высунув его из клетчатого рукава рубашки. Пальцы на ухе мальчика разжались.
– Кретин!
Мама бросилась вперёд, к огромному зелёному человечку, и папа Толя грузно кинулся за ней, рявкнул напоследок:
– Стоять!
Мальчик послушно замер на месте. За стеклом магазина, более не скрытым большим телом папы Толи, обнаружились большие оранжевые мячи, и ребёнок буквально впился в них взглядом. Сбоку – там, куда убежали мама и папа Толя, что-то гремело и визжало. Туда же пролетела большая белая машина с красными полосками, которую мальчик видел стоящей на дороге, перед предыдущим красным человечком.
Он бы мог простоять так ещё долго, если бы его за плечо не потрепал очень длинный и очень худой дядька в длинном белом халате.