Читать Материнский инстинкт

Мама

Мамы у Алеси не было. Нет, конечно, когда-то она была: у каждого человека бывает та, благодаря кому он появляется на свет, – но Зинаида Петровна, родившая свою младшую дочь в двадцать третьем году, умерла через два года после этого, и Алеся ее фактически почти не помнила. Так что правильнее было бы сказать, что мать у нее была, а вот мамы – не было.

У нее было две старших сестры и еще несколько родственников от второго отцовского брака. Родными их назвать было сложно, сводными не совсем правильно, и, как правило, думая об этих детях в детстве, Алеся обходилась безликим местоимением «они». Их было двое, два вечно дерущихся между собой мальчишки, Даник и Янек. Позже, в промежутке между юностью и молодостью, с одним, Янеком, она почти смогла подружиться, но дружба эта не успела по-настоящему окрепнуть, поскольку Янек погиб во время войны.

Сестры, одной из которых к моменту Алесиного рождения исполнилось четыре, а второй – три года, с одной стороны, видимо, были уже достаточно большими, чтобы воспринять появление младшей сестры с ревностью, как некую угрозу собственному маленькому мирку, где до этого мирно по парам существовали баба с дедом, сами родители и они вдвоем, а с другой – недостаточно взрослыми, чтобы после смерти мамы попытаться заменить ее маленькой девочке. Поэтому близкие отношения с родными сестрами, как и с братьями, если можно было так назвать чужих ей по крови Даника и Янека, у Алеси как-то не сложились. Уже став взрослой, матерью не одного и даже не двоих детей, вспоминая отрывочные эпизоды собственного детства, она задумалась, что, возможно, сестры ревновали маму к ней, младшей. Одним из немногих оставшихся в памяти слепков прошлого было смутное ощущение чьей-то (видимо, маминой) легкой руки, поглаживающей ее по голове, и слова «Ты – моя самая любимая девочка». Всю жизнь потом она, наверное, бессознательно хотела повторения этих слов, а главное – чувства, вложенного в них.

После маминой смерти Алесиным, равно как и всех остальных детей в семье, воспитанием занималась в большей степени бабка. А потом появилась мачеха. Отец привел в дом чужую женщину спустя два года после смерти Зинаиды Петровны, и та, новая, жена довольно быстро сумела навести порядок в доме, огороде и, пожалуй, даже мужниной душе, приучив всех домочадцев к мысли о том, что хозяйка во всех этих местах теперь именно она.

Впрочем, нужно отдать ей должное: мачеха (звали ее Катериной, Алеся называла тетей Катей, а старшие сестры умудрялись в разговорах обращаться к ней вовсе безлично, но между собой презрительно говорили «Катюха») не была ни особенно злой, ни слишком неласковой. Особого различия между своими пацанами и падчерицами она не делала, одинаково раздавая при случае подзатыльники и шлепки независимо от возраста, пола и степени родства. Ну, а то, что особой нежности тоже никому – поровну – не доставалось, так не до нежностей в крестьянском хозяйстве.

Мачеху, как и маму, отец пережил, она погибла в войну, даже не узнав о смерти Янека. Отец называл ее всегда на польский манер Касей, из чего, уже будучи взрослой, Алеся сделала вывод, что мачеха была полькой, к тому же, и детей ее звали католическими именами. Но похоронены они оказались рядом, мама Зина, которую Алеся почти не помнила, и мачеха Кася, на сельском кладбище не было различий ни по национальности, ни по вероисповеданию. Ни даже по возрасту, красоте и степени чувства, которое, наверное, испытывал к каждой из них отец.