Я проснулся и сладко потянулся. В окно сквозь полупрозрачные тюлевые занавески упорно пробивался бело-золотистый летний рассвет – все три окна моей «линейки»1 смотрят на восток, благодаря чему я, будучи по биологическим ритмам типичной совой, летом чудесным образом перевоплощаюсь в жаворонка, просыпаясь до звонка будильника. Но даже тогда не отказываю себе в удовольствии поваляться до «часа X». А уж если, как сегодня, никуда не спешу – без всякой задней мысли проторчу в постели часов этак до одиннадцати.
Нет, у меня не выходной, просто вчера меня выгнали с работы. Искать следующую, конечно же, буду. Когда пройдут мои синяки и кровоподтёки – «подарки» от бывших коллег, которых я якобы подставил и лишил зарплаты.
Я снова зарылся побитой физиономией в подушку. Но подремать мне было не суждено. Раздался звонок.
Я вздрогнул – со вчерашнего дня, сиречь после неприятного разговора с бывшим боссом мне, с одной стороны, не хотелось бы воспринимать всерьёз его угрозы. С другой – в суд мог подать не только он, но и разочарованный результатами нашей работы заказчик. Да и повторения ещё более неприятной беседы с коллегами, пусть и настолько же бывшими, у меня имелись ненулевые основания опасаться. С изрядной долей неохоты приняв вертикальное положение, я доковылял до входной двери и отодвинул шторку глазка.
За дверью стояла тётя Эмма, моя крёстная. Одна из немногих людей, кому я доверяю на все сто и могу открыть в любое время дня и ночи. Впрочем, добрая пожилая женщина всегда ревностно заботится о моём крепком и здоровом сне и посреди ночи не разбудила ни разу, хотя нередко грозилась, требуя выучить что-то важное:
– Это затверди, чтобы я тебя посреди ночи разбудила и спросила – и ты бы всё отчеканил. А главное – осмысли. Тупая зубрёжка ничего не даст.
Безусловно, тётя Эмма была права. Права она была и вчера – увидев, в каком состоянии моя мордашка, насела на меня и, узнав о моих злоключениях на работе, без лишних слов взяла меня за руку и буквально силком отволокла в расположенный неподалёку травмпункт – снять побои.
Сегодня, с утра пораньше, крёстная явилась снова, исполненная решимости вести меня в милицию – составлять заявление. Не исключено, что опять за руку.
– Ты готов?
– Ммм, не слишком. Не умылся, кофею не выпил…
– Никакого кофея. Собирайся в темпе. Как, говоришь, фамилия этого троглодита?
– Гнилович. Глеб Юрьевич.
– Во-от! Фамилия говорит сама за себя. Ну посуди сам – вчера он подвёл под фанфары тебя, а завтра возьмёт на твоё место другого человека и так же надует и поставит под удар. Кстати, он знал, что у тебя нет родителей?
– Знал. И когда привёл меня в бригаду – просил не обижать. Сказал, что у меня ни отца, ни матери…
– И почему, по-твоему, он так сказал? Да специально, дабы настроить всех против тебя, выставить кем-то вроде любимчика или протеже. Слышал про «эффект Стрейзанд»2?
Каша, варившаяся в моей голове со вчерашнего дня, наконец-то начала становиться съедобной. Я слушал, разинув рот, куда упомянутая каша просилась, по моим ощущениям, излишне настойчиво.
– А вчера не заплатил всей бригаде, – завершил я мысль.