⇚ На страницу книги

Читать Путешествие к глубинам души и обратно

Шрифт
Интервал

Вместо пролога

Или как Вера пришла в йогу

Мама умерла восемь лет назад, а Вера до сих пор просыпалась, захлебнувшись криком, и хваталась за левую щеку. Щека горела, обида душила, сжимая горло. От удушья широко распахивались глаза и противные липкие слезы вытекали из их уголков, медленно сползали вдоль висков за уши, оставляя на подушке темные пятна. Вера откидывала одеяло и тихо, стараясь не разбудить мужа, выскальзывала из постели стряхнуть с себя остатки дурного сна. В ванной комнате ей из зеркала зло ухмылялась всклокоченная рожа с горящей пятерней на щеке – рука у мамы была тяжелая, а воспоминания о ней еще тяжелее. Не все воспоминания были плохими. Память цепко держала звуки и запахи поезда, уносящего их с мамой в Анапу. Позже к ним туда приехал отец, но это отдельное воспоминание. Мама купила ей в дорогу набор цветных карандашей и альбом с картинками для раскраски. Ехали в купейном вагоне, где в комплект входила лесенка-стремянка, с помощью которой пассажиры верхних полок взбирались на них. Вера сидела на верхней узкой площадке стремянки, плотно придвинутая к столику у окна в проходе между нижними диванчиками. Мама выходила на остановках и возвращалась то с клубникой, то с кульком черешни или горячей вареной картошкой и кругом домашней колбасы. Мама была светла, в легком ситцевом платье без рукавов и пахла паровозным дымом и полынью, а бедная Вера до смерти боялась, что мама останется на платформе и поезд уедет без нее, и потому просила покупать только у торговок напротив их вагона, а еще лучше – прямо напротив окна их купе, и не важно, что они продают, главное, чтобы маму видно было.

В другом воспоминании мама сидела у круглого стола в середине их большой комнаты. Над столом висела люстра с тремя рожками, но выключатель работал так, что можно было зажечь либо одну лампочку, либо все три, и это было очень неудобно: от одной света почти не было, а все три светили слишком ярко, будто гости должны прийти. Мама столько раз говорила папе купить и ввернуть все три лампочки меньшим вольтажом, в ответ слышала одно и то же – мол, когда он идет с работы, все магазины уже закрыты, сама купи. Она не знала, какие надо, и знать не хотела, справедливо считая, что не женское это дело. Женское – это чтоб еда в доме была и чтоб чисто. И еще чтоб ребенок сытый, здоровый и хорошо воспитанный.

В тот вечер мама собирала Веру в пионерский лагерь и пришивала метки «Вера Москаленко» на все ее трусики, маечки, платья и полотенца. Дело это ей явно было не по душе, и она, не поднимая головы, вдруг сказала: «Если на трусах обнаружишь следы крови, не пугайся. Это значит, что ты уже взрослая женщина. Сходи в медпункт, попроси ваты и подкладывай. Дня через два-три кровь пройдет, а трусы теперь лишний раз без нужды не снимай», – и как начала, не поднимая головы, так и закончила урок санпросвета. Вера испугалась, но не решилась задать лишних вопросов – и так было видно, что тема для мамы неприятная. Вера не любила вид крови, а уж на трусах – страшно подумать, и зачем их снимать без нужды, она тоже не поняла, но позже, в лагере, девчонки, которые уже стали «взрослыми женщинами», ей все объяснили.

По мордасам же Вера заработала, будучи уже вполне взрослой женщиной двадцати трех лет, когда на последнем курсе института после сдачи весенней сессии уехали к кому-то из ребят на дачу, и там случилась страшная гроза, и свет отключился. Идти на станцию темным лесом было очень страшно. Порешили, что, наверное, и электрички без электричества не ходят, и со спокойной совестью продолжили веселье при свечах. Вернулась домой на следующий день. За все приходится расплачиваться: и за отсутствие телефона и электричества, и за страх быть убитой в лесу. Вера прямо на пороге получила ту самую оплеуху и поток всевозможных прогнозов на ближайшие годы Вериной никчемной жизни. Разнообразием прогнозы не блистали: принесешь в подоле – из дома выгоню, сделаешь аборт – на всю жизнь бездетной останешься, если дальше так пойдет – закончишь свои дни в борделе или на панели. Одним словом, как говорила бабушка, «куда ни кинь – кругом гниль» – без вариантов. Единственная надежда – поскорее выскочить замуж, и не важно за кого, главное – от материнской опеки избавиться.