Ночное небо заволокло серыми тучами. Непрестанно моросил мелкий дождь, наполняя воздух прохладной влагой. Он тихо барабанил по кровле домов в форме перевернутых лодок. Шлепал по кожаной кирасе доспеха. Заставлял темные, как смоль, волосы, убранные в пучок, блестеть в свете пожара, словно начищенное серебро. Огонь подходил совсем близко. Язычки пламени занимали все большую площадь. Их блики играли на волевом и красивом лице. Но его будто совсем это не волновало. Не дрогнул ни один мускул. Черные глаза пристально смотрели вперед из-под тонких бровей. Смотрели с долей торжества и высокомерия. Руки уперлись в поясницу. Длинные пальцы отбивали дробь по доспеху. Но сей звук тонул в шуме дождя и треске горящего дерева. Воин не сводил взора с того, что виднелось в нескольких бу[1] от него.
Широкий курган в виде земляной насыпи прямоугольной формы, окруженный хвойными деревьями. Дождь тихо шумел меж раскидистых елей, стоявших абсолютно неподвижно. И венчало эту насыпь основание, с которого мир созерцал идол. Каменное изваяние. Спокойное и хладнокровное. Будто не было того пожара, сейчас уничтожавшего земли, что он должен сберегать.
Воин посмотрел статуе прямо в глаза. Пустые и беспристрастные. Тонкие губы под прямым носом подернула презрительная усмешка.
«Не помог ты своим подданным, каменный истукан. Оно и неудивительно. Я ведь знал, что нет в мире силы могучей и сильней, чем воля Шанди[2]. А ты… тебя просто нет».
От лицезрения идола его отвлекли шаги. Воин обернулся через плечо.
Два верных бойца остановились позади. Медные наконечники копий намокли и блестели в пламени огня. Глаза на суровых и гладковыбритых лицах смотрели прямо перед собой. Но они не смели поднять взгляд выше дозволенного. Никто не смел взирать на Повелителя выше его подбородка. Кожаные нагрудники потемнели от влаги. Плечи и спины прикрывали плащи из шкур – волчья на первом и тигриная на втором. Наколенники оказались измазаны бурыми пятнами запекшейся крови. Но она принадлежала не им. Воин не заметил и царапины на телах своих верных бойцов. Кроме трех шрамов на левой щеке одного из них. Однако те были получены давно.
«Напоминание всем о его беззаветной верности и нашей дружбе».
– Бо[3] Лаоху, – чуть поклонился тот, что со шрамами и в тигриной шкуре.
– Что имеете сказать мне, Фу и Янь? – властно поинтересовался их господин.
– Мы захватили множество пленных у западных ворот, – четко доложил Фу.
– Они отреклись?
– Да, бо, – подтвердил Фу и холодно добавил, – иначе давно отправились бы к духам.
В этот момент шрамы на щеке зачесались, но он не рискнул провести ладонью по лицу в присутствии бо.
– Замечательно, – удовлетворенный, кивнул Лаоху, – нам понадобятся рабочие для строительства, – взгляд черных глаз вновь перешел на каменное изваяние, – этот город нуждается… – Повелитель на мгновение задумался, – в изменениях.
– Однако защитники восточных ворот еще не думают сдаваться, – встрял Янь.
– Правда?
– Чистая, как горный ручей, светлейший. Они словно медведь, разбуженный во время спячки.
– Вот, как? – Лаоху резко обернулся, – это правда?
– Да, – подтвердил Фу, – правда, бо.
– Хм. Без них мы как-нибудь обойдемся. Они сами выбрали свою участь. Когда подавите, отрубить всем головы и насадить на копья. А затем выставить перед воротами, которые они так тщетно пытались защитить. Пусть их духи послужат для нас рабами.