Ранним утром все спали, и только
я одна, аккуратно оглядываясь по сторонам, прислушиваясь к каждому звуку,
осторожно выползла из-под ветхого одеяла. Тяжелый храп отца не прерывался, и
это хорошо. Если проснется, занятие магией придется отложить на завтра. Осторожно
перешагивая через спящих на полу сестренок, я кое-как выбралась из душноватой
полутемной хижины, и очутилась на улице.
Хвала всем существующим богам, на
этот раз получилось.
Магия – такое свойство, что
дается не каждому благородному, а уж о бедняках и рабах и говорить не стоят. Но
я вытянула свой счастливый жребий, и в свои неполные восемнадцать лет
обнаружила у себя дар предвидения. Делать мне с ним особо нечего, разве только
в гадалки податься, но, боюсь, проворные и наглые южанки на рынке или ярмарке
затопчут. Они-то ничего не умеют на самом деле, им такая помеха не нужна…
Но хватит бояться. Пора
действовать, пока отец не проснулся.
Остановившись в нескольких шагах
от хижины, я вгляделась в серое предрассветное небо, где на горизонте медленно
образовалась розовая полоса, и сощурилась. Чего бы такого загадать… спросить у
будущего? Глаза закрыла медленно, вслушиваясь в каждый звук, прочно связывая
себя сильным подсознанием с окружающим миром. Каждое дуновение прохладного
осеннего ветра, каждый шелест облетевших кустиков, каждый взмах птичьих крыл –
все это я слышала и становилась ближе к истине. К сути мироздания.
Что будет сегодня?
Выздоровеет ли малютка Октавия?
Поест ли досыта маленький
Фрэнсис?
Сумеем ли мы с Кэролайн
заработать пару монет?
Сердце тревожно застучало от
страшного предчувствия, но почему? Неужели я задала непростой вопрос и у
мироздания нет на него ответа?
Во рту пересохло, перед
внутренним взором нарисовалась страшная картина с черными силуэтами
воинственных людей и брызгами алой крови. Я ахнула и резко прервала видение. Не
хочу, не буду это видеть! Обман подсознания, ложные страхи, ничего такого ведь
не случится… Да и я совсем неопытна.
Сделала несколько глубоких
вдохов, прежде чем прийти в себя. Провела дрожащими ладонями по разгоряченному
лицу. А потом услышала за спиной грубый голос:
- Анна! Где тебя дамоны носят?!
Живо возвращайся домой и вари похлебку, не то шкуру спущу!
Отец. Проснулся раньше всех.
Иначе бы услышала испуганное детское лопотание, стремительно переходящее в
плач. Но малышей он не обижает, даже любит и балует, особенно Фрэнсиса,
единственного сыночка. А три дочери для него – лишние рты и дармоедки. Чем
старше, тем отвратительнее. Еще год-другой, и нас с Кэролайн вовсе прогонят из
дома.
Я старалась об этом не думать.
Отцу тоже пришлось несладко, поэтому он стал таким.
- Иду, господин Ноа! – ответила я
так, как требовал, чтобы его называли, этот чудаковатый старик.
И без лишних промедлений ушла в
хижину.
Там уже все проснулись. Фрэнсис
встал на ножки и успел добраться до кувшина с молоком. Ему уже пять лет, и он
давно не ждет, как Октавия, когда придет кто-то взрослый и умный, и принесет
ему поесть. Хотя я помню крутые времена, когда приходилось вставать среди ночи,
чтобы накормить обоих, помню, как старалась успокоить обоих и сдержать
отцовский гнев, совала бутыльки с молоком в распахнутые голодные ротики.