– A где же люди? – вновь заговорил, наконец, Маленький принц. – В пустыне все-таки одиноко
– Среди людей тоже одиноко, – заметила змея.
Каждый вечер он совершал свой переход. Шаг за шагом по проторенному пути, среди удлиняющихся теней на красных барханах песков, в свете багряного закатного солнца, он сам казался черной тенью. Всегда один… всегда в пути…
Его мрачную фигуру дополнял лишь посох. И каждый раз все было по-разному. Суровые ветра сдували барханы, возводили новые, стирали с глаз долой следы тяжелых ног. Пустыня неизменна, но она постоянно меняла свой облик. Он привык к этому. Пустыня стала его частью, он впитал ее в себя. Но иногда, порой, его посещали миражи. И тогда он видел зелень садов, бурлящую реку, стены большого прекрасного города. Он чувствовал запахи, слышал шум людей. Он видел, как с радостным криком бежит ребенок. В такие моменты он кусал губы до крови, чтобы не видеть. Чтобы прогнать мираж и вспомнить другое. Потому что иллюзии – это не жизнь. Пустыня давно поглотила его душу. Смертная тоска и долг, – вот единственные союзники среди этого морока.
До конца пути он добирался, когда солнце полностью утопало за горизонтом и на черном, необъятно черном небе высыпали тысячи звезд. Когда тьма опускалась на пески, когда ночь вступала в свое право, только тогда он мог остановиться, откинуть капюшон и устремить свой взгляд туда.
Там тоже когда-то была жизнь. Там тоже были сады. Но теперь, там царила пустота: зияющая, как бездонная дыра; как чудовище, что пожрало само себя, бездыханное и иссохшее, словно обломанная ветка дерева на ветру.
Он стоял всю ночь, недвижим как камень. Старый и забытый словно… словно труп в том проклятом зале. Его лицо уже давно не меняло выражения, он забыл многое из того, кем был когда-то, потому что Пустыня давно поглотила его душу. Но иногда, смотря туда, его пальцы сильнее стискивали посох.
Он уходил перед рассветом. Когда небо уже теряло свой маслянисто черный свет, когда на волнистом горизонте появлялась чуть светлая желто-розовая полоска, а звезды меркли, он разворачивался и всегда уходил обратно. И никогда не оборачивался назад…
Вечернее солнце на безупречно чистом голубом небе заливало теплым светом двор, в котором одиноко прохаживался невысокий пожилой человек в темно-синем жилете.
Он не был стариком в прямом смысле этого слова, но седина полностью легла на его голову, а морщины покрыли все его загорелое лицо. Вместе с дряхлостью возраста в этом не высоком росте, в его коренастом теле и жилистых руках скрывалась такая сила, а глаза светились таким живым пытливым огнем, какому бы позавидовал любой человек гораздо моложе его.
Сейчас он тихонько брел по песчаной дорожке, рассматривая окна жилых домов, щурясь от яркого солнца, и опирался на свою красивую трость с набалдашником в виде головы льва.
Эта любопытная деталь уже много лет несла в себе цель не помогать ее хозяину в движении, но придавать внушительный вид, когда он недвижим стоял и строго смотрел на собеседника.
А пока Акиму Филимоновичу некого было «сокрушать». Он частенько поглядывал на часы и озабоченно хмурился, видя, как стрелка неутомимо скользила по кругу. Собеседник опаздывал.