«Мне кажется, я слышу твой голос… Иногда он вместе с шелестом листьев шепотом спускается с крон деревьев, порой сливается с пением птиц, но все чаще я слышу его где-то позади. Бывает, ты зовешь меня так громко, что я вздрагиваю. Но каждый раз, оборачиваясь в надежде увидеть твое лицо, передо мной всплывает никем не потревоженный пейзаж.»
Еще одна запись в дневнике: разные слова, но всегда одни и те же мысли. Мне хотелось добавить – «мне так тебя не хватает, я не могу без тебя», но рука остановилась, вдавив жирную точку. Это ложь. Если я все еще живу, то значит могу, хоть каким бы трудным ни было это испытание.
Один умный человек сказал – «детство – это пора бесправия». Мое детство было не таким – я всегда сама решала, по какой дороге двигаться, какими людьми себя окружать, кого любить. Но даже при всей свободе выбора, иногда преградой становится обыкновенный случай, который не оставляет тебе и шанса что-либо изменить.
«Я люблю тебя», – прошептала я своему дневнику, который был для меня нечто большим, чем просто блокнотом с кучей записей. Моя исповедальня, склад для слез, место, где я могла поговорить с ним.
Отложив в сторону тетрадь, которая всем своим видом говорила о том, что пережила она и скитание от сумки до сумки, и не одну чашку пролитого на ее белоснежные страницы кофе, и бесконечный поток слез, я достала из рюкзака булку с изюмом, которую купила несколько часов в кофейне недалеко от дома, и принялась крошить под ноги, наблюдая, как прожорливые голуби сбегаются к скамейке, окружая меня пернатым обществом.
Это был тот самый день весны, когда душа поет серенады, а тело наслаждается теплым бодрящим воздухом, впитывая первые, еще не зрелые лучи солнца.
Напротив меня, на соседней скамейке, сидели в обнимку девушка и парень. В столь раннее утро, в парке было тихо – я специально приходила сюда еще до завтрака, чтобы побыть наедине со своими мыслями, надеясь, что не встречу здесь влюбленных парочек. В какой-то мере, я даже их боялась и нарочно избегала вида, который как назло уже маячил перед глазами (парень вовсю тискал девушку, и они целовались так, будто хотели съесть друг друга), но в этот раз, мне не удалось спрятаться.
Куда бы я не пошла, везде одна и та же картина. Весной люди не стесняются своей любви. И стало привычным, когда они беззаботно выражают свои чувства прямо на улице. Одних это умиляет, других раздражает – а меня… Я бы хотела сказать или думать, что меня подобное не трогает, но как же не хотелось врать самой себе.
Опустив от безысходности руки на колени, выбрасывая последние крошки хлеба на асфальтовую дорожку, я провела пальцами по белым неровным шрамам на своем запястье. Прошло уже больше двух лет, а они все равно отзывались ноющей болью при каждом касании, будто говорили – ты никогда не сможешь забыть это, не старайся.
Я и не старалась, но те, кто окружал меня, делали это с усердием. В моей квартире не было ни одной фотографии, напоминающей о прошлом: мама старательно в свое время упаковала их в коробку и выбросила в мусорное ведро, папа порвал все мои рисунки и молотком раздолбал набор еще незаточенных карандашей. Этот акт инквизиции они проделали на моих глазах. С тех пор для моего юношества наступила пора бесправия.