⇚ На страницу книги

Читать В объятиях греха

Шрифт
Интервал

Пролог

Пролог

Руан, Франция, 1485 год

Женский монастырь Святой Урсулы

Полночь окутала монастырь душным покровом, когда я крадучись пробиралась по узким коридорам. Пламя факелов металось в причудливом танце, отбрасывая на стены тени, подобные жадным рукам тайных любовников. Сердце трепетало где-то в горле, каждый шорох отзывался покалыванием в пояснице и истомой в бедрах.

У двери в келью Тристана меня уже ждала Изабелла. В призрачном мерцании ее фигура казалась сотканной из теней и лунного света. Черные омуты глаз затягивали, манили в пучину запретного, губы влажно поблескивали, распаляя воображение.

– Он уже спит, – промурлыкала она, притягивая меня в обволакивающий мрак кельи. – Мое зелье свалило его наповал. Ничто не помешает нам насладиться этой ночью сполна.

Дрожа, я попыталась возразить, воззвать к остаткам благоразумия. Но жаркие объятия Изабеллы душили мольбы и доводы рассудка на корню. Ее прикосновения прожигали до костей, до самой души.

– Отринь все запреты, – шептала она, и голос ее сочился сладчайшим из ядов. – Эта ночь подарит то, о чем ты грезила в самых смелых, постыдных фантазиях. Так бери же, пока не поздно!

Любопытство и темное, порочное желание затопили сознание одуряющим маревом. Все то тайное, недозволенное, будоражащее, что снилось в одиноких ночных грезах, сейчас было так близко, лишь руку протяни. Сколько раз я просыпалась на разворошенных простынях, сгорая от странной, болезненной неги!

И вот ОН – недвижим и безмятежен, точно языческий бог, сраженный хмельным зельем. Черные ресницы отбрасывали густые тени на точеные скулы. Властный излом бровей, твердый абрис губ – даже во сне Тристан выглядел порочно притягательным. А его тело, крепкое, литое, прикрытое тонким покрывалом, будило самые дерзкие мысли.

– Ты ведь жаждешь его, – чуть слышно выдохнула Изабелла, и ее дыхание опалило мою шею. – Грезишь, как он овладевает тобой – грубо, властно, самозабвенно. О, я знаю этот голод!

Да, я жаждала. Грезила. Сгорала от невозможного, запретного вожделения. От желания подчиниться и в то же время подчинить.

– Так чего ты медлишь? – голос Изабеллы гипнотизировал, лишал воли. – Завтра твоя свобода навеки отойдет старому графу. Так используй же этот шанс – ради тех лет, той страсти, которой у тебя уже не будет!

Ее слова разжигали первобытный огонь, сметали последние запреты. Дрожа всем телом, я склонилась над спящим Тристаном, жадно вбирая каждую черточку. Упругие завитки волос, трепет ресниц, мужественный овал подбородка.

Идеальный изгиб губ дрогнул, будто почуяв мое присутствие. Широкая грудь поднялась в глубоком вздохе, натянув ткань туники.

Не в силах противиться безумному порыву, я протянула руку. Самыми кончиками пальцев провела по его щеке, очертила контур губ. Кожа оказалась твердой, горячей, покалывающей подушечки легкой щетиной.

– Ну же, – почти простонала Изабелла, вновь материализуясь за спиной. – Решайся! Возьми то, что принадлежит тебе по праву!

Остатки здравомыслия и благоразумия таяли, точно свечной воск. Пальцы дрожали, распуская завязки плаща. Грубая ткань стекла на пол, за ней последовала тонкая рубашка, пахнущая лавандой.

Я застыла перед спящим Тристаном – обнаженная, дрожащая, сгорающая от стыда и вожделения. Чувствовала спиной взгляд Изабеллы – горячий, жадный, почти осязаемый. Слышала ее прерывистое, возбужденное дыхание.