Если ты ищешь, чтобы воздать благодарность, того, кто принес тебе счастье и покой, если ты ищешь, чтобы плюнуть в глаза, того, кто обрек тебя на несчастье, отчаяние и разочарование – подойди к зеркалу и вглядись в лицо того, кого ты ищешь.
Был дождливый октябрьский вечер.
Он стоял на ветру, пытаясь укрыться от хлесткого дождя поднятым воротником. Торопился на день рождения к приятелю, предстояла отличная пьянка.
Первым остановилось такси, на заднем сиденье которого сидела женщина. Следом ехало пустое такси. Решив, что терять время на то, чтобы сначала довезти попутчицу, даже если это окажется дешевле, не стоит, и махнул первому водителю рукой, мол, езжай.
Он так никогда и не узнает, что, если бы он сел в первое такси, то выяснилось бы, что водитель словоохотливый и уже ведет разговор с пассажиркой, что он бы и сам втянулся в разговор, повернувшись к ней с переднего сиденья, что вышел бы вместе с ней, что через год у них родился бы первый ребенок, что всего у них было бы трое детей, что после положенного количества лет появились бы внуки, что умерли бы они в отведенный судьбой срок, что их могилы были бы всегда ухожены и убраны, а память о них жила бы.
Но он сел в свободное такси.
Жизнь металась между случайными связями и приятелями. Умер он в отведенный одиночеством и водкой срок. Через пару месяцев никто его уже не вспоминал, а могила поросла сорняками.
Глава 1
Несмотря на моросящий дождь и прохладу, в воздухе уже чувствовалось дыхание весны. На оголенных отступающими остатками слежавшихся сугробов островках земли робко пробивался зеленеющий оттенок несмелых травинок, на вознесенных к небу ветвях куста около больничного крыльца набухли уже готовые вот-вот лопнуть почки.
Я посмотрел на небо, кое-где серые тучи прохудились, их истонченное полотно там и сям приобретало светлый, золотистый оттенок, солнце требовало свидания с землей.
– Ты уж не забывай, заглядывай, – голос бабы Клавы отвлек меня от созерцания природы.
– Обязательно, – я обернулся.
Она стояла в дверях больницы, накинув на голову пуховой платок, придерживая его концы под подбородком. Поверх белого халата был надет видавший виды ватник защитного цвета.
– С Богом, крестник! – она тепло улыбнулась, взяла меня под локоть и слегка подтолкнула к ступеням, – Иди, Лешка вон ждет уже.
– До свидания.
Я неспеша спустился по скрипучим деревянным ступеням и зашагал к полицейскому УАЗику, у открытой дверцы которого покуривал Алексей.
– Собрался? Готов? – спросил он.
– Мне и собирать-то нечего, – улыбнулся я в ответ. – Готов.
– Садись.
Когда автомобиль, надрывно взревев, начал, раскачиваясь и дергаясь, преодолевать рытвины и лужи больничного двора, я обернулся на черневшее сырой, некрашеной, местами прогнившей вагонкой двухэтажное здание районной больницы, где прошли последние месяца полтора моей жизни.
«Моей ли?» – промелькнула мысль.
От кочегарки – пристройки красного кирпича, возле которой возвышалась куча угля – за машиной засеменил Петрович.
– Погоди, – попросил я.
Алексей притормозил, я вылез.
Петрович обнял меня за плечи:
– Давай, Ванька, не пропадай, а то зазнаешься там на новом-то месте. Целый начальник теперь будешь, – он похлопал меня по спине, отпустил, отступил. – Бывай.