– Что первое Вы помните? – Марв оглянулся. Голос доктора, стоящего за его спиной, звучал мягко и приглушённо, утопая в уютном полулежачем кресле и светло-пастельной обстановке кабинета.
– Первое? – Марв замялся. – Я как-то даже не знаю… Наверное, не задумывался.
– Не волнуйтесь, это же – не экзамен, – Марв не видел доктора, но по голосу понял, что тот улыбался. – Вы же не всегда были таким взрослым и серьёзным. Когда Вы не были студентом, то посещали школу или даже ходили в садик, – голос доктора звучал, словно журчание ручья, спокойно и убаюкивающе. – А до того, как пойти в садик, Вы сидели дома, с мамой. Я ведь прав?
Марв задумался.
– Вы знаете… Наверное, первое, что я помню, – это тёплые прямоугольники.
Доктор обошёл кресло, в котором лежал Марв, и встал перед ним.
– Прямоугольники? – спросил он, сняв толстые очки в роговой оправе, и протёр их подолом белоснежного халата.
– Да, именно. Я вижу свои руки, они – маленькие, пухлые, детские. Не то, что – сейчас, – Марв улыбнулся. – Я держусь ими за огромные толстые прутья кроватки. В какой-то момент я понимаю, что прутья недостаточно крепкие, чтобы удержать меня. Я раздвигаю их, и аккуратно, задом наперёд, вылезаю из кроватки. Ставлю ноги на пол. Он – холодный, грубый, из крашенной в коричневый цвет доски. Из окна на кухне, забранного крупной деревянной рамой, светит яркое утреннее солнце, оно нагревает доски, и я иду по этим тёплым прямоугольникам солнечного света. Не знаю, почему, но я уверен, что там, куда я по ним топаю, мне будут рады.
Марв откинулся на спинку кресла и прикрыл глаза:
– Этого Вам достаточно?
– Конечно, – доктор снова обошёл вокруг кресла и, оказавшись в изголовье, потрепал Марва по волосам. – Не нервничайте, Марвин. Здесь нет верного или неверного ответа, это же всё-таки – не экзамен и не проверка. Тем более, Вы – прекрасно подготовленный студент, и я не сомневаюсь в Ваших знаниях. Здесь Вы – совершенно по другому поводу. Я бы хотел попросить вас принять участие в небольшом, но крайне любопытном эксперименте.
Марвин слегка напрягся. В университете слухи про доктора Свилу ходили разные. Отбросив самые жуткие, вроде тех, что в университетских подвалах доктор ест младенцев и пытается оживить Гитлера, Марвин решил спросить напрямую:
– Мне же не придётся раздеваться для этого или делать нечто подобное?
Доктор Свила рассмеялся:
– Помилуйте, Вы же не верите всему, что слышите в этих стенах? – увидев, что Марвин не улыбается ему в ответ, он продолжил:
– Нет, я абсолютно не заинтересован вас раздевать. Я бы предпочёл проникнуть в вас другим способом.
Поняв, какую двусмысленность он сморозил, Свила поспешил исправиться:
– Нет, Марвин, не подумайте ничего предосудительного. Меня интересует Ваш мозг. А точнее – Ваши воспоминания. Я бы хотел узнать, что мы помним до нашего рождения.
Марв на всякий случай оглянулся и, не увидев никаких бестеневых ламп и медицинского оборудования, уверенно заявил:
– Голову я Вам вскрывать не дам! А так, – пожалуйста, копайтесь… – он вновь откинулся на мягкий кожаный подголовник, – …сколько Вам угодно.
– Нет, нет, нет! – закачал головой доктор. – Никакого вскрытия головы, что Вы! У меня совершенно другие методы.
Он подошёл к столу и, открыв лежавший там пенал, достал небольшую коробочку из светло-серого пластика.