На стук колес поезда я уже не обращаю никакого внимания. Во мне наступило то самое состояние, когда их монотонный звук, постоянный, от которого никак невозможно избавиться, уже не радует своей непривычностью, но и не раздражает, оттого что просто надоел и хочется, наконец, закончить свое путешествие.
В продолжающейся поездке я пребываю уже почти двенадцать часов, рано проснулся, когда все мои близкие еще спят, и утешаю себя тем, что смотрю в огромное окно плацкартного вагона, пейзаж в котором постоянно меняется и оттого не дает мне скучать какое-то время. Яркое утреннее солнце, свет которого настойчиво и ослепительно бьет с противоположной стороны, создает в оконном стекле, что рядом со мной, блики, отражающие мое лицо. Они длятся совсем недолго и исчезают, проносясь мимо меня, от одной стороны к другой, на крохотное мгновение времени, улавливая то самое выражение лица, которое я демонстрирую сам себе ради развлечения. Я то вытягиваю подбородок, то надуваю щеки, то морщу свой вздернутый нос, то демонстрирую зубы. Но, скорее, я показываю пародию на звериный оскал, который в моем исполнении выглядит столь комично, что любой напыщенный пес, весом не более килограмма, вся злость которого изображается им только в присутствии хозяина, рассмеется надо мной так, что сам больше никогда не захочет после этого скалить на кого-либо свои крохотные зубки.
Подумав об этом, я перестаю показывать в проплывающих оконных солнечных бликах звериный оскал и начинаю хмурить брови, будто мне перестает нравиться мое путешествие на поезде. Мое лицо при этом приобретает столь серьезный вид, который любой человек назовет либо занудным, либо принадлежащим чрезмерно придирчивому контролеру, каким следует быть только тому, кто проверяет билеты на входе в заведение типа театра или кинотеатра. Именно так выглядела поездная стюардесса, которых в железнодорожном деле именуют проводницами и, которая подолгу всматривалась в наши проездные документы, сверяя сквозь заляпанные до предела стекла очков данные паспортов и того, что было отпечатано на билетах. Ее пристальное внимание, демонстративно въедливое чтение имен и фамилий, серий и номеров паспортов длилось столь долго, что пассажиры в создавшейся из-за этого очереди начали роптать на то, что у соседних вагонов уже давно всех проверили и запустили на свои места. На это «наша» стюардесса ответила на редкость занудным голосом, что не надо ее учить работать. А потом она добавила, будто сосредоточена сейчас на нашей же безопасности, которая может пострадать от того что в одном единственном билете будет допущена «существенно важная» опечатка, наличие которой испортит нам всю поездку. Кстати, снова добавила она в адрес пассажиров, что оная может вовсе не состояться по той же причине.
Этот аргумент, на фоне безупречно подогнанной по несуразной, с множеством излишних выпуклостей фигуре, со втянутой по самые плечи головой, с прищуренными так глазами, что совсем не было видно зрачков, спрятанных за мутные стекла очков, звучал монолитным заключением с поставленной в конце жирной точкой.