«Здравствуйте, разлюбезная моя Катерина Матвеевна, (Слушай, а у тебя отчество есть вообще?).
Итак, вот свежие новости из пустыни.
На сегодняшний день в израильском обществе произошел раскол: по одну сторону я, по другую – они. Пока до открытого вооруженного противостояния не дошло, но конфронтация налицо. Для начала ОНИ настаивали, чтобы я поменял имя, видите ли, Ростислав слишком неудобоваримо для еврейского уха. Так что может быть, я скоро буду зваться Мордехай или Ихавод (сокращенно Мордик и Иха). Ситуация обострилась, когда я попытался подделать чек на тысячу шекелей от имени своего работодателя и обналичить его в банке. Ладно бы у меня получилось, так нет же, ОНИ сразу схватили меня за руку, и теперь на мне висит Уголовное Дело. В суд я так и не пошел. Но я так просто не отступал, я злостно не ходил на работу и не платил за комнату, чтобы поставить их в тупик и заставить задуматься о том, с кем они связались. Частично мне это удалось, но ОНИ и тут выкрутились: заставили меня сдать какие-то тесты, запихнули в Иерусалимский университет и теперь мучают со своим ивритом. А еще мне светит армия. Представляешь мне – старому толстовцу! Тут сейчас всех моих друзей должны забрать в армию, так они радуются, как котята, и не потому что родину собираются защищать или там арабов убивать, а потому что им нравится ходить в камуфляже. Здесь это считается очень престижно. А мне нравятся джинсы, что тут поделаешь…
И вот о чем я думаю, ворочаясь ночью на своей студенческой кровати: когда мальчик-араб, сгибаясь под тяжестью Калашникова, пустит пулю, которая окажется для меня последней, я закрою глаза и увижу....
..... узкий переулок с серыми, нависающими зданиями и зеленый дом, маленький двор, коричневую дверь, лифт как всегда сломан, но ничего, идти-то на пятый этаж, налево и обшарпанная дверь, приобретшая неопределенный цвет от многочисленных ударов ногами нетерпеливых гостей…»
Ну в общем все верно, только дверь в подъезд стала черной и железной с кнопочками домофона. И лифт починили, поставив блестящую серебряную кабину, в которой непонятно едет она или уже застряла, как будто она не перевозит, а телепортирует тебя с этажа на этаж. А все потому, что у Кати почти не осталось соседей – на их место пришли офисы, они заняли все три первые этажа (выше это уже не престижно) и теперь мальчики в костюмчиках и девочки в юбочках целый день курят на лестнице, там где раньше играла в карты местная шпана и ломались наркоманы.
Катя дочитала письмо Ростика и осторожно положила его обратно в конверт. С Ростиком всегда было так: она не очень хорошо понимала даже, о чем он говорит, а то, что он пишет, вообще походило на криптограмму. Она вспомнила, как год назад, нет полтора, пыталась позвонить по телефону, который он ей прислал, потом оказалось, что был неправильно указан код города, а когда она все-таки дозвонилась, ей ответили, что Ростик уже съехал, притом женщина, с которой Катя разговаривала, упорно называла его Костиком. А через неделю пришло безумное письмо еще со старым обратным адресом, где Ростик четырехстопным хореем рассказывал о прелестях работы на обувной фабрике в отделе стелек.