Предисловие.
Однажды все апельсины стали большими, но маленький мальчик Тим, когда проснулся ранним солнечным жарким утром, ещё этого не знал. Он вообще многого не знал и поэтому весьма часто глупо или нехорошо себя вёл, поэтому Тима многие считали дурным и плохо воспитанным ребёнком. И не напрасно. Он кидал камни в кошек (в собак боялся, потому что, как выяснилось: 1) собакам не очень нравилось, когда в них чем-либо бросают; 2) если им что-то нужно, собаки весьма шустро передвигают лапами, гораздо быстрее, чем любой, даже самый лёгкий на ногу, мальчик; 3) собачьи зубы могут не только разорвать штаны, но и оставить ощутимый след на ягодицах; 4) после встречи с собакой на некоторое время любой, даже самый крепкий, мальчишка превращается в подушечку для иголок).
К тому же, Тим не ел овощные, очень полезные и питательные супы, которые ему варила бабушка (так уж вышло, что, кроме бабушки, кормить Тима было некому, да и бабушке, по правде признаться, кроме Тима, кормить было некого). Впрочем, котлеты из нежной курятины и сочной свинины он тоже не ел, предпочитая им конфеты и пирожные из запертого на ключ буфета. Но бабушка Тима сквозь пальцы смотрела на любые капризы упрямого мальчишки, потому что света белого без него не видела.
Кроме котлет и супа Тим ненавидел школу, в которой, конечно, не учили ничему полезному, только бумагу зря пачкать. Математика нагоняла на мальчика тоску, а буквы и запятые так неохотно выползали из-под дрожащих пальцев, будто боялись оказаться на бумаге, и стояли врастопыр, едва-едва держась друг за друга. Чудилось, что если щёлкнуть по началу строчки, то поднявшаяся волна собьёт и без того неловко замершие знаки, как кегли.
Единственным предметом, который Тим обожал, была его рогатка. Он сам выточил её из кленовой развилки, очистил от коры, при этом порезав палец украденным дома ножом для чистки рыбы, но так было даже лучше: покрытая бурыми пятнами рукоятка без слов свидетельствовала о свирепом нраве владельца оружия. Тонкая резиновая полоска от бабушкиных сапог, почти превратившихся в калоши, поскольку Тим экспериментировал с длиной и шириной, тянулась почти до запястья, а в роскошный кругляшок бордовой кожи, совсем недавно (настолько недавно, что она ещё не знала об этом) вырезанный из зимних бабушкиных перчаток, ловко ложилась обкатанная трудолюбивой волной галька, которую Тим украдкой доставал из мощёной дорожки, то тут то там зиявшей впадинами и рытвинами.
Конечно, достать гальку было проще пареной репы: всё-таки маленькая семья жила в горной деревушке, где быстрые реки весной вытаскивали прямо к садам целые горы камней, но Тима туда не пускали: бабушка справедливо полагала, что берег строптивого потока – не лучшее место для игр. Однако Тим категорически был с этим не согласен, выражая негодование своеобразным способом – выколупывая гальку из дорожки, ведущей к их крошечному домику, бревенчатому, с соломенной крышей.
По мнению жителей местечка, домик походил на пивную бочку, такими выпуклыми казались стены, впрочем, надёжно подпёртые толстыми дубовыми балками. Летом он прятался в густой зелени сада, а зимой (зимы в этой местности были такими же тёплыми, как лета, только туманными и дождливыми) дом пыхтел, как паровоз, выпуская густые клубы сизого дыма, окутывая апельсинные деревья, глянцевитые листья которых подёргивались росяными прозрачными тягучими каплями.