Пролог
Еньку прошиб холодный пот. Один из монахов сунул в зубы палку, двое других умело обмотали руки веревкой. Стянули ноги и закрепили шею, чтобы не разбил голову…
"Это больно, – предупредил верховный магистр, окинув взглядом его худое тело. – Не каждый выдержит…"
Мозг метался в панике. Енька нервно зажмурился: "Боги, помогите умереть…" На сером кирпичном своде неподвижно висели здоровенные пауки, в клочьях грязной паутины…
__________
Все началось очень давно.
Жизнь в Городее казалась легкой. Не чета деревням, где сельчане не имели права носа высунуть за околицу без высокого дозволения. А что? Набросал вяженку, нарубил тростника – и свободен, как суслик в поле. Конечно, если мать не загрузит бочками для зимы, или конопатить крышу, или помогать толстому Глаакину, с его железом…
Енька обожал палки. Хоть пальцы и болели, после вяженки. На палках он считался лучшим бойцом на своей улице, несмотря на внешность. А внешность – предмет насмешек всего города, и тупых старших братьев. Невысокое щуплое тело, мягкий подбородок, вздернутый носик и тонкие брови делали его похожим на девушку – и это нередко веселило друзей-оболтусов, особенно когда случайный прохожий ошибался: "Простите, маленькая гуаре…"
Зато он здорово дрался на деревянных мечах. Тут веселье было уже на его стороне – выпад, еще один, отбить слева, карусель вправо… Талант. Это признавали и Туллуз, в прошлом настоящий армейский солдат, и Мерим, уважаемый знаток всего-всего в Айхоне. Туллуз, свесив больные ноги с бочки, одобрительно слушал стук деревянных палок, хмуря свои кудлатые брови, а затем подзывал Еньку, задумчиво щупал его жилистую руку и бормотал под нос: "Эх, тебе бы в школу мечников, парень…"
Туллуза уважали. Даже скупой Триптих, хозяин местной корчмы, никогда не отказывал в кружке старому воину, повидавшему и Вайалон, и драку за Десну, и Битву Трех Королей. Шиазз, старый оружейник, всегда прислушивался к советам бывалого солдата, и Килху, уличный кузнец, тоже посылал за Туллузом, если принимал мастеровой заказ. А когда седой боец надирался так, что еле добредал до крыльца, волоча поврежденную ногу, – мгновенно собиралась детвора со всей улицы. Ибо любил он, удобно устроившись на бочке, вытереть кулаком усы и повспоминать…
Енька зачарованно слушал – перед глазами пылали грандиозные битвы, отчаянные смельчаки и упрямые глупцы, честь и слава, ратные подвиги и непроходимая тупость… Поднимались белые дома великой Андоры, столицы королевы Айхо, и вздымала серые кручи Ура-Яш, далекая южная гряда… Мог ли тогда предположить мечтательный парнишка, что когда-то увидят его глаза? И что придется пережить ему самому?
Ближе к ночи появлялся городовой Громур и разгонял всех по домам: "Брысь, мелкота! Может, кто-то хочет ночевать в управе?" "Дурак ты, Громур… – нехотя слезал с бочки старый солдат под шустрый топот разбегающихся босых пяток. – Как был дубиной, так и остался". "Цыц! – свирепел блюститель закона. – А если увидят, думал головой? Что за сборища устраивает бывший сторонник Белой лилии?"
Управы на центральной площади боялись все. Мрачное серое здание с решетками на окнах, откуда, поговаривали, по ночам доносились вопли осужденных. И Магистрат, куда каждую субботу приезжал дворецкий, от самого светлого князя, из Берлицы…