За сто пятьдесят дней до их прихода
Нейтан
В этот раз я погасил лампу сразу. Подождал, пока глаза привыкнут к темноте и пошёл вперёд буквально наугад. Моим единственным ориентиром были раздававшиеся издалека вопли, от звуков которых желудок затягивался в тугой узел, выталкивая съеденную недавно пищу наружу. Даже не зная, что именно я могу увидеть в той самой пещере, я чувствовал себя не в своей тарелке. После всего, через что мне пришлось пройти, сейчас оставалось самое простое. И я очень надеялся, что, когда окажусь на месте, не встречу никого знакомого в кандалах перед братом.
В том, что он там будет, как и отец, я даже не сомневался. После бала все гости разъехались, даже те, кто гостил у нас ещё до его объявления. Церемониальное сожжение погибших прошло в узком кругу их родных и близких. На дворце вывесили траурные флаги, в том числе и флаги рода Десмонтас, ведь в первую очередь все оплакивали именно наследницу барона.
По легенде, её мать заперлась в комнатах и, не переставая, рыдала о погибшей в пожаре дочери. А по слухам, распространяемым слугами, между причитаниями и слезами баронесса поливала грязью имя моего отца. Никто из нашей семьи так и не решился навестить её после официального объявления ей условий дальнейшего сотрудничества, которые женщина приняла спокойно и невозмутимо.
Больше всего мне, конечно, хотелось зайти не к ней, а к Кристалине, неожиданно для себя получившей и титул наследницы своего отца, и роль моей будущей супруги. По словам следившей за ней прислуги, ни с тем, ни с другим девушка не была готова смириться. А я пока не был готов с ней встретиться и провести столь необходимую в нашем положении беседу. Я понимал, что рано или поздно мне придётся это сделать, но предпочёл оттянуть объяснения до последнего.
Раскаивался ли я в том, что сделал? Ни на секунду. С того самого мгновения, как я сунул дневник отца Хесса под нос брату, у меня больше не было выбора. Именно тогда я втянул семью барона в этот кошмар и слишком поздно понял, что натворил. Исправить ситуацию можно было только так, и именно так я и поступал. Что же до Хесса… Он меня простит. Поймёт всё и непременно простит, иначе и быть не может. Он победит сумеречных, когда те придут за ним, справится с их испытанием и вернётся будущим жрецом. Почему-то я не сомневался в нём, в отличие от него самого.
Чем дальше в туннель я углублялся, тем темнее становилось вокруг, но глаза успели привыкнуть, и я мог различать неровные стены, особенно когда они появлялись прямо перед моим носом. И всё равно я вздрагивал каждый раз, когда эхо доносило до меня крики. Кроме них, я надеялся услышать разговоры и отдельные слова, но ничего такого не было. Преодолев очередной поворот, я различил едва заметное свечение в конце туннеля и понял, что наконец-то достиг цели. Приближаться к пещере не хотелось, но в моей руке был слишком важный свиток, а значит, выбора мне снова не предоставили, ведь отец и брат могли сидеть здесь днями напролёт.
Свернув за угол, из-за которого лил приглушённый свет, я увидел огромный камень, неестественно пульсирующий в центре. Трещины, которыми он пошёл ещё при моём последнем визите сюда, дрожали, оттопыривая осколки камня, словно что-то пыталось вытолкнуть их изнутри. Чёрный овал, прежде выглядевший обездвиженным, крутился, как воронка.