Читать Десять дней в мае

Это началось с голоса. Нет, не так – ВСЕ началось с голоса. Пробирающего, топящего голоса. И этого моего глупого желания. Все просто. ВСЕ просто: желание досконально овладеть британским нормативным произношением – и разрушенная, в один прекрасный и умопомрачительно ужасный момент, жизнь. От которой теперь сплошные осколки. Что, если один этот волшебный голос делает из меня ту, кем я должна стать рано или поздно? Что, если… Десять волшебных дней в городе мечты, на театральном фесте. Да, дел по горло. Потому что меня каким-то невероятным чудом по имени Ральф Олафсон сюда пришвартовало. И мне теперь бы не поехать головой.

– Десять дней, Алька! Копенгаген, Шекспировский фест, все, как ты мечтала. – отец размахивает телефонной трубкой как флагом. – Ральф мне торчит.

И я, просто чтоб прервать эту вечную тираду про его реконструкторов, соглашаюсь. Сразу и на все. И вот я здесь. До того, как все начнется, у меня есть время скушать себя поедом и основательно погрузиться в саморефлексию.

Я влюблена. Более ничего сказать в свое оправдание не могу. Влюблена и больна. Что делать мне с этой своей неправильной любовью я не знаю. И с разрушенной жизнью, что строила так долго и терпеливо, тоже. И с тобой.

Ты ведь даже не знаешь о моем существовании, и до сегодняшнего дня не было ни единого варианта, что узнаешь. Но у Вселенной определенно самое извращенное чувство юмора из всех возможных вариантов. И ничем хорошим это не кончится. И мне даже не важно, что там и как дальше. Важно одно – ты – реальный, до чертиков настоящий, с этой твоей улыбкой-оскалом, лучезарным взглядом, искренним светом, что распространяешь вокруг себя вместе с каким-то особым, трогательным теплом, с этим твоим по-девичьи нежным профилем, скулами, резаться о которые ладонями моя больная мечта, голосом, с глубины и перекатов которого мне лететь, как с Луны – вот он, ты. И ведь в двух шагах. И ведь не будь я так раскатана – не противилась бы ни секунды, подбежала бы, в толпе, обхватила бы – потому что вся эта толпа спокойно ухватила свой кусочек твоей бесшабашной улыбки, твоего ничем не нарушаемого внимания – и выпрямилась бы наконец-то. Ты ведь сам не знаешь, как удается тебе выпрямлять каждого, на кого кинут твой лучистый взгляд, человека. Как заставляешь выпрямить спину, вскинуть голову и улыбнуться. Просто это есть в тебе. А во мне – нет. Я закрываюсь, ныряю в документы. Поселить в гостиницу, но сначала довезти – а еще точнее вытащить отсюда. Потому что по времени – мы выходим за все возможные рамки. А через три часа еще и открытие, пресс-конференция, потом панель эта «вопрос-ответ» – хрен знает, как это правильно перевести на нормальный русский и надо ли вообще – и дальше я могу отчаливать, прятаться в номере, валиться в кровать и продолжать есть себя поедом.

Я медленно, но с достоинством серой мыши, передвигаюсь ближе к ассистентам, намекаю, стуча по циферблату часов.

– Вытаскивайте его, не знаю, цепляйте и тащите. Нас ждут в гостинице.

Ни с кем тут у меня таких проблем не было. Кого ни встречала – все чинно-благородно, только подмигнешь, «да, да, конечно» и топ-топ к автобусу. Но этот! Каждые два шага, сука, каждые два!

– А у вас не было другого… мальчика? Не такого смешливого? – белое каление, вот до чего он меня сейчас доводит. Все сроки горят, а он только давит эту свою лыбу, и – нет! – опять лезет с кем-то обниматься. – Генри, милок, вытаскивай нашу звезду ненаглядную. У меня нервы сдают. Я вас в автобусе жду.