Она закинула очередное полешко в печь и устало разогнулась. С самого утра она, ни на секунду не останавливаясь, работала, словно ломовая лошадь: приготовила завтрак, разбудила маленькую дочь, проводила мужа на работу, а сейчас готовила им обед. Завтракала ли она сама? Вот этого она и не помнила, как ни пыталась. Все, что с утра происходило, помнила, а этот эпизод – как отрезало.
Хотя нет, она не помнила очень многое. Например, она не помнила свое собственное имя. Она не помнила, как выглядят ее муж и дочь: с недавнего времени они превратились в безликие тени, перемещавшиеся по дому беззвучно. Еще она не помнила, почему который день она боится выглянуть в окно, а от мысли выйти на улицу ею овладевала животная паника. Она, начисто забывшая свое имя, вынуждена сидеть в заточении в собственном доме, обслуживать супруга и дочь, о которых также не помнила ровным счетом ничего. Однако ее это устраивало. Женщина с готовностью поднималась на заре, чтобы жить тенью, обслуживая таких же теней.
Обед, кажется, готов. Женщина достала из печи горшок с супом, наполнила две тарелки, большую и маленькую. Вот-вот должны прийти домочадцы – муж с сенокоса, и дочь, хлопотавшая по хозяйству. Женщина накрыла на стол и привычно встала у дальней стены напротив двери. Встречать близких на пороге она не смела. Почему – выскочило из памяти. Однажды она пыталась побороть страх и выйти за дверь, и мгновенно ее обдало очень горячим воздухом, даже можно сказать, кипятком. С тех пор она зареклась приближаться к порогу, внутри дома спокойнее.
Дверь отворилась. В дом вошел муж, точнее, его силуэт, без лица. Следом прошмыгнула тень поменьше. Они заняли места за столом. Женщина пальцем указала им на миски и ложки. Теням пояснения не понадобились. В гробовом молчании они принялись за еду. В полумраке женщина не могла разглядеть, есть ли у них рты, однако тарелки с каждой минутой пустели, значит, тени хоть как-то, но кушали.