I
Я поднимался на мансарду в номер,
А Гость исчез сказав: «К начальству в ад!»
Бежит корчемник с диким воплем: «Помер!.. -
И злобясь, далее, – Скажи, где этот гад?»
– Кто помер, кто? – «Расстрига, час назад…»
– Что с ним? – «Удар!.. Василий мне как брат!»
– Расстригу жаль, но Гость не виноват.
Пить надо меньше… глянь корчемник в сад!
Мне с зорькой ехать, там дождит. Пожалуй,
Мне что-нибудь из яств своих пожалуй.
К поместью в Тверь мне не домчать содневно.
С тем божоле в дорогу, непременно!..
II
Вслед корчмарю я шествую, приватно
Несчастью толкование ища.
Смерть батюшки странна, но вероятна
Его предчувствиям фатальным сообща.
Я вспомнил сценку за столом, и вилку,
Которой он накалывал грибок.
И с рюмкой водки к смерти предпосылку.
И то, что ждёт его, расправы срок.
За что, неведомо. Он речь прервал на вздохе.
Не рок, но мистика, а с нею шутки плохи!
III
Расстрига час назад был бодр и крепок;
Рассле́дованье впору начинать!
С лица бедняги снять посмертный слепок,
И в околоток как улику сдать.
Вдруг он скрывал заморскую хворобу?
Купца припомнив, и его зазнобу,
Готов я с ними траур разделить.
Втроём у гроба веселей грустить.
Спрошу корчемника: «Где батюшка?..»
– В холодной. – «Так я зайду?»
– Зайди… там вход свободный!
IV
Горят потрескивая свечи восковые,
Священник скучно на столе лежит.
Но щёки розовы, и губы как живые
Улыбкой тронуты, он ими шевелит!..
Я слышу звук, и чуть клонюсь над ними.
Эк!.. жаждут мёртвые поговорить с живыми!
Вдруг он расстроен тем, что лёг в нирване
В своей застиранной, рапидовой сутане?
Новопреставленный не должен быть сварлив.
Кто мук земных лишён, тот и в аду счастли́в!
Смотрю на батюшку, и сердце содрогает.
Ведь под монетой глаз его моргает!
V
Паук в углу ползёт по паутине,
Скрываясь в трещину в извёстке кирпича.
Он жив и царствует лишь по одной причине:
Обилья жертв, и сметке палача.
Двухдневно юная в тенетах бьётся муха
А рядом пятидневная старуха
С навозною заразою во рту…
У батюшки седой висок в поту!
Ужели есть в раю для мёртвых плаха?
И запотел висок попа от страха?
VI
Как я в своей каморке очутился
Не помню!.. камнем рухнул на кровать.
Мне страшный сон о нищете приснился:
Как будто я калекой появился
У церкви: мне не стали подавать!
Пред аналоем чёрт читал молебен,
Который был нечистому хвалебен,
Хрипя абракадабру: «Nach der leben!..»
И каждый раз, когда свиное рыло
Крестил перстом, в церквушку заходила
Очередная из министров тварь.
И в свите этих тварей – государь!
VII
Министрам выражая укоризну,
Он медный крест хотел с меня сорвать.
Гнид укорив, – Позорите Отчизну,
У нищих не умея воровать!..
Потом клопом куснул меня за горло.
Но, сброшен был! В пятно главу растёрла
Моя нога. Тут вся и недолга́:
У государя-т на главе, рога!..
А дальше в памяти образовалась брешь.
Однако чётко помню лоб и плешь.
Ещё мозги из серого секрета,
Что клейко липли к подошве штиблета.
Я четверть часа очищал штиблет
Главы-клопа о храма парапет!
VIII
Мой сон прервал Егорка-половой,
Что приволок дорожные припасы.
Я тяжек был свинцовой головой,
И не скрывал страдания гримасы.
А он просил: «Степаныч, боже мой!
К столу садитесь, обрядив мундир…»
И ло́скут рвёт с подноса, как факир!
А на подносе гурмана припас:
Колбасы, сыр, под шофруа бекас.
Тут радостно снимая мокрый плащик,
Проходит в дверь давишний Гость-рассказчик!..