Этого никогда не происходило в действительности. А могло и произойти.
Почему Елена орет на меня? У нее несчастное лицо. Она трясет руками, тянет их ко мне. Почему она так орет? «Это как лиса! Она ведь тоже была живая! Вспомни лису! Лиса должна была жить!»
Кто живая? О чем это?!
Кажется, я что-то забыл. Кажется, я чего-то не знаю о себе. Что я тут делаю? В руках у меня та красная зажигалка из отеля «Макао». Я щелкаю зажигалкой. Елена орет еще отчаяннее.
В моих руках тряпка с красными маками. От нее несет растворителем. Она вспыхивает. Вспыхивают мои руки. Елена изо всех сил толкает меня в реку, я падаю.
Здесь неглубоко, но я все равно боюсь этой реки. Я встаю на ноги, мне тут примерно по пояс. Я пытаюсь объяснить Елене, что боюсь этой реки. Но она не слушает. Она топит меня, топит мои руки, пока они капитально не пропитываются рекой.
Тогда она достает меня, выводит на берег. Она говорит «дыши, дыши». Она обматывает мои руки мокрой тишоткой. Просто стягивает ее с меня не до конца и накручивает на руки. Я волокусь за ней как в наручниках. Это правильно. «Я здесь удержан отчаяньем, воспоминаньем страшным, сознаньем беззаконья моего»[1]. Я преступник. Я чуть не убил мать.
* * *
Труханули уже? Да ладно. Вообще-то она мне не мать. Если быть честным. И чтобы вам не так страшно было. А то я тут с такими заявочками.
Моя-то мама утонула. Которая настоящая. Которая из плоти и крови. Которая привезла меня сюда и бросила на берегу.
Она утонула. Мне было девять. А эта речная гадина просто пришла в нашу семью и заняла ее место.
Когда она пришла, мне было уже тринадцать, и я был один дома. «Один дома»* – как вам такое начало? Ах-ха-ха, нет, со мной ничего киношного произойти не могло. Я часто оставался один – у нас это было в порядке вещей.
Отец считал, что я уже взрослый и со мной ничего не случится, если предоставить меня самому себе. Это как игра: я виду не подавал, что понимаю, что отец закаляет мою волю. Ну а отец виду не подавал, что видит, что я это понимаю.
Волю! У нас говорят – «си́су»[2]. И Ру́пла ржет и советует «сжать сису в кулак». Наша фирменная шутка для посвященных. Не все говорят одинаково хорошо на русском и финском. Но кто говорит – ржет с нами.
Иногда так легче – поржать. Не говорить о чем-то главном. В свое время я немного напугал отца. Своим поведением. Но все давно позади, прошло уже четыре года.
Правда, до сих пор все носятся со мной, как с ранней малиной: не знают, с какого боку целовать, чтоб не примялась. Еще бы, «такая трагедия в семье». Никто не удивляется моим закидонам. Все сохраняют покерфейс, если мне приходит фантазия психануть. А психануть иногда жизненно необходимо. И если у тебя «такая трагедия в семье», надо же извлекать из этого хоть какие-то бонусы.
Правда, Рупла сразу меня раскусил. Его не проведешь. Он понял, что иногда я пользуюсь своим положением сиротки самым бессовестным образом. «Включаем депрессняк», – шепчет он и корчит сочувственную физию, укладывая мне руку на плечо. Нас тут же оставляют в покое. Забили на проект? Что ж, вопросы отпадают.
Что поделать – мы мерзавцы. Я люблю Руплу. Он все понимает.