⇚ На страницу книги

Читать Не вся La vie

Шрифт
Интервал

– Чем я занимаюсь? Чем? – возмущался муж, глядя в компьютер. У него что-то там не ладилось по работе. – После тебя хоть книги останутся, – сказал он мне. Наш шестилетний сын Вася в это время заинтересованно разглядывал фотографии в рамочках.

– Папа, а это кто? – спросил Вася, показывая на портрет.

– Это я, когда мне было столько лет, сколько тебе, – ответил муж.

– Мама, а у вас свадьба была?

– Была.

– А сначала вы дружили?

– Дружили.

– А потом я родился?

– Да.

Вася пристал к бабушке:

– Бабушка, а ты всегда была бабушкой?

– Нет, Васенька, сначала я была молодой и красивой.

– А как ты стала бабушкой?

– Это меня твоя мать довела.

– А дедушка? Он всегда был дедушкой?

– Нет, не всегда.

– Его тоже моя мама довела?

– Нет, его я довела.

– Мама, а сначала кто родился? – спросил Вася меня. – Ты или папа?

– Сначала папа, а потом я.

– А еще раньше кто родился?

– Бабушка.

– А еще раньше?

– Дедушка.

– Значит, дедушка первый родился?

– Да.

– А я тогда был?

– Нет. Тогда и меня не было.

– А папа?

– И папы тогда не было.

– А когда мне будет столько лет, сколько папе, ты будешь?

– Не знаю, может, и буду.

– А папа будет?

– Может быть.

– А бабушка с дедушкой?

– Нет, их уже не будет.

– А кто же у меня тогда будет?

– У тебя будут свои дети.

– Мама, не пиши книжки.

– Почему, Васенька?

– Не хочу, чтобы ты умирала.

– А при чем тут книжки?

– Все, кто книжки написал, уже умерли.

– Не все.

– Все. Я у папы спрашивал. Он сказал, что все те, кто книжки написал, которые он мне читает, уже умерли.

– Так они же давно жили. Зато их книги остались, и дети их читать могут. Даже те, которые еще не родились и родятся потом.

– Нет, я не хочу, чтобы только книжки остались. Я хочу, чтобы ты осталась.

– Хорошо, Васенька. Я останусь.

Большая жизнь маленькой редакции

Я работала в одном журнале. Его сейчас уже нет. А тогда… Журнал приспосабливался к новой жизни. Снесли кабинетные двери, оставив только ободранные косяки. По официальной версии – чтобы было похоже на ньюс-рум. По неофициальной – чтобы не закрывались, не пили и не курили в кабинетах во время рабочего дня.

Международный отдел – четыре человека вместе со мной. Начальник – Коля, африканист – Игорь, Настя, отвечающая за Европу, и я – без определенной специализации. Коля тогда только женился, и ему было не до работы. То у него медовый месяц, то поездки с тещей по магазинам, то рыбалка на даче с тестем, то с молодой женой в гости… Коля толстел и лоснился на глазах. Ему все нравилось. И жена, и теща с тестем, и их квартира, в которой он поселился.

Насте было сильно за тридцать. Тяжелый низ и тяжелый взгляд. Она хотела стать редактором отдела и выйти замуж. К обеим целям она шла, закусив удила. Постепенно подгребала под себя дела, вела материалы, рисовала полосы. Была категорична и упряма.

У Насти был затяжной роман. Избранника звали Жора. Он периодически появлялся в редакции, поэтому про него все знали. Жоре было сорок пять. Он нервно вздрагивал подбородком и обижался на взгляды. У него были женские сочные губы с ярко-красным ободком. Он и кривил их совершенно по-женски. Себя он считал гением и последние десять лет писал диссертацию. Работать не мог, потому что тогда у него не было бы времени на диссертацию. Настя кивала – научный труд важнее, и зарабатывала сама. Еще он отрицал моногамные отношения, подводя под это идеологическую базу. А кто из гениев был моногамен? Никто. А почему он должен? Настя опять кивала. Только взгляд становился мутным. Жора не хотел иметь детей. Он их почти ненавидел. От первого, раннего, давно забытого брака у него осталась дочка, которую Жора видел редко. Почти не видел. Зато она ему снилась. От этих снов он просыпался и не мог уснуть. В его снах дочка то падала с дерева, то ломала ногу, то тонула в бассейне. Просыпался он от взгляда дочери – она в его сне смотрела на него, улыбалась, а глаза были печальные.