Мне было всего восемь, когда я оказался на пороге этого пафосного здания, чей фасад был украшен колонами и лепниной. Сквозь стекла огромных окон мало что было видно, внутри же обстановка оказалась не менее пафосной. Под ногами блестел паркет, его поверхность была такой гладкой, что в ней можно было рассмотреть свое отражение. А под высокими потолками висели огромные хрустальные люстры, подвески которых переливались теплыми оттенками. Они освещали каждое помещение, каждый уголок, когда солнце скрывалось за горизонтом.
А помещений было много, ведь это была школа. Для обычных людей это была школа искусств, куда каждый желал устроить своего ребенка. Ее можно было считать самым элитным учебным заведением в стране, но это была только видимость. И двери в нее были открыты не для всех талантливых детей, а только для тех, кто владел магией. И именно из-за этого меня взяли. Из-за этого и из-за того, что моя мама уже несколько лет преподавала в ее стенах.
На самом же деле я даже толком рисовать не умел, а петь просто ненавидел, но мне предстояло провести в этих пафосных стенах целых десять лет.
В первый раз, когда я оказался среди этих бесконечных коридоров и лестниц, я был очень растерян. Мне было очень неуютно среди этих белых стен, на которых почти всюду висели зеркала. Мне хотелось вернуться на улицу, но надо было найти группу, в которой я оказался до распределения. Все первогодки первые полгода учились вместе, они занимали самую большую аудиторию на первом этаже. Я смог отыскать ее только благодаря белым бумажным стрелкам, которые висели в воздухе. Они и привели меня к огромной деревянной двери, у которой уже успела столпиться толпа детей.
– И что теперь? – подумал я в тот момент, уставившись на них.
Все были такими разными, строгих требований к внешнему виду у школы не было. Поэтому больше всего выделялись те, кто был в чем-то напоминающем школьную форму. И меня тоже можно было к ним отнести. На мне были черные брюки, белая рубашка и серая жилетка с желтым орнаментом. Но еще больше внимание привлекали мои золотистые волосы, зачесанные назад и собранные в короткий хвост.
На меня уставились три девочки, что стояли у двери, и мне стало не по себе. Я хотел уйти, чувствуя себя не в своей тарелке, но не мог. Я так и не решился ни с кем заговорить, встал у окна в нескольких метрах от толпы и уставился на то, что происходило на улице. На машины, что проезжали по дороге, на людей, что куда-то шли, на здание, что располагалось напротив. Оно было таким же огромным и старым, как и школа и почти все здания в центре города.
– Внимание, дети, – внезапно прозвучал женский голос.
Я обернулся, как и все остальные, и уставился на высокую стройную женщину, что стояла у двери в аудиторию. У нее было вытянутое лицо, большие голубые глаза, длинные русые волосы были распущены и слегка завивались на концах. Одета она была в черное платье с длинными кружевными рукавами, а на ее шее на золотой цепочке висел кулон в форме капли.
– Можете заходить в аудиторию и занимать места, – продолжила она и вошла туда первой.
В аудитории я оказался одним из последних и занял место в последнем ряду у окна. Там было так же светло и пафосно, как и в коридоре, не было только зеркал. На стене, у которой стояла женщина в черном платье, висела черная доска, как и во многих школах. Перед ней стоял огромный деревянный стол, на котором лежали книги, тетради и еще что-то.