– Объясни, зачем ты хочешь перебрать и перестроить свою Машину Времени? – спросил мой приятель Билли Барлоу.
– Одно дело вернуться в прошлое и показать умирающему Мелвиллу, По или Уайльду последние издания их книг, и совсем другое… – Я на мгновение задумался. – И совсем другое – сделать несчастных людей счастливыми. Ты только подумай обо всех этих пропащих писателях, которые творили великолепные вещи и прозябали в убожестве!
– Все писатели пропащие, – ответил Билли. – И все прозябали.
– Я изменю его! – воскликнул я.
– Вздор, – усмехнулся Билли. – Как ты собираешься это сделать? Сотворишь чудо подобно Господу Богу? Или прикажешь джинну из лампы выполнить три твоих желания? Или…
– Заткнись. Ты видел мою машину, которая стоит в библиотеке?
– Эту гигантскую бабочку? Может быть, она и крыльями размахивать умеет?
– Сначала она жужжит, потом исчезает.
– И чем громче жужжит, тем дальше летит в прошлое?
– Именно так. А это мой список потерянных душ.
Билли нахмурился.
– Хемингуэй? Мелвилл? Несчастнее некуда. Толстой? А этот-то как сюда попал? Фрэнсис Скотт Фицджеральд и Зельда? Пить меньше надо!
– Отдай! – Я выхватил список у него из рук, сел в свою машину и, отжав рычаг, прошептал: – Я уже не здесь.
Машина зажужжала.
И здесь меня не стало.
Похожая на гигантскую целлофановую бабочку машина села возле дома Папы в Айдахо. Бог ты мой, подумал я, и что же я теперь ему скажу?
Я выбрался из-под ее дрожащих крыл и поднялся по ступеням дома. Прежде чем я успел постучать в дверь, она распахнулась, и на пороге показался Хемингуэй, который, судя по всему, не спал всю ночь. Он как будто ждал меня.
Вернувшись в холл, он уселся за стол и указал мне кивком головы на соседнее кресло. Приблизившись, я разглядел то, что лежало, отливая стальным блеском, на столе. Это было охотничье ружье, которым Папа когда-то будил эхо на склонах Килиманджаро и однажды подстрелил белого, как кенийская пыль, слона. Рядом с ружьем лежал обычный двуствольный дробовик.
На столе стояли два стакана с неразбавленной граппой. Я взял один из них, Папа опрокинул свой, не запивая.
– Ну? – спросил Папа.
– Не делайте этого, – сказал я, отвернувшись от стола.
– Чего «этого»?
– Того, что вы собрались сделать.
– Я не собирался делать ничего определенного, – покачал головой Папа.
– Вы об этом думали.
– Вы что, умеете читать мысли?
– Нет. Просто я читал ваши рассказы. Доктор, изображенный в одном из них, был вашим отцом, не так ли? Все мы знаем, как закончилась его жизнь.
– Все знают.
– Говорят, вы храните у себя его ружье.
– Да, где-то лежит.
– Если вы сделаете эту глупость, не будем смягчать выражений, каких только идиотских причин не придумают люди!
– Не бывает идиотских причин, чтобы уйти, если уходить пора.
– Нет, это не то, что вы думаете. Это то, что они напишут. Сначала они изгадят вашу могилу, потом изменят название вашей вещи на «Не восходит солнце».
– Они не смогут этого сделать. То, что я сделал, останется. Не хочется хвастать, но…
– Вам есть чем. Вы же Папа.
Папа едва заметно улыбнулся и закурил сигарету.
– И давно ли вы меня читаете?
– С восьмого класса. Я прятал вашу книгу под учебником алгебры.
– Подходящее место, ничего не скажешь! И чем же стала для вас моя книга «И восходит солнце»?