Читать Добро пожаловать в начало

Каждый раз история повторялась один в один: ровно в семь часов и одну минуту на станции метро «Маяковская» я гордо вышагивала среди толпы с прямой спиной, не задерживаясь взглядом ни на ком конкретном. Да и не было никакого желания всматриваться в эти серые угрюмые лица, будто вылепленные из одного сорта глины одним захудалым мастером. И когда уровень моего негодования и ненависти к людям возрастал уже в геометрической прогрессии, всегда появлялся он: спускался с лестницы, выходил в центр зала и шёл прямиком в мою сторону, выделяясь из толпы высоким ростом, густыми рыжеватыми волосами с бронзовым отливом, явно крашенными, но настолько искусно, что всегда казалось будто это родной цвет. В чёрной куртке, накинутой на тёмно-зелёный анорак, с рюкзаком на плече или в длинном шоколадного цвета пальто с клетчатым шарфом и кожаной сумкой под ноутбук, или в дутом сером пуховике и мрачно-синих джинсах – он выглядел и приметно, и не очень. Такой же, как и все, но – другой. Возможно потому, что я ждала секундного взгляда его светло-карих глаз. Достаточно было доли мгновения, чтобы мы оба убедились в верности сценария, сверили внутренние часы и продолжили лёгкое, но спешное движение сквозь толпу и вместе с ней.

Одно тревожное касание, незаметное посторонним взглядам, спрятанным в смартфоны, упертым в каменный пол или поднятым к указателям, – ладонь к ладони, тонкие пальцы к чуть более коротким и мягким, привычно-сухое прикосновение, будто его и не было. Шум подъезжающих поездов, гомон голосов, объявление о закрывающихся дверях, метания опаздывающих пассажиров, суета, отдавленные ноги, задетые плечи, предел надоедливости и спасительный эскалатор. В ладони снова и снова оставалось немое свидетельство неслучайной встречи весом в неизвестное количество карат.

Если встреча происходила в пятницу, то мой путь лежал от «Маяковской» на «Пушкинскую», и там, осторожно поднимаясь на улицу, я держалась крепкой рукой за поручень, и никто не мог бы догадаться, что оставляла пусть не целое состояние, но некоторую его часть, в небольшом естественном тайнике. Если наши руки соприкасались в среду, то «работала» я неприятно далеко от центра – в тихом «Перово», а по понедельникам бегом поднималась из метро к Новому Арбату. И неизменно вечером в эти, или другие рабочие дни, ровно в 18–45 я забегала к постамату, вводила личный код и забирала небольшое вознаграждение, обыденно именуемое «зарплатой».

Как это случилось со мной? Я уже и не знаю. Помню, что несколько лет назад ко мне пришла близкая подруга, промокшая под дождём. Стояла хмурая осень, с неба лило третий день подряд без перерыва. Подруга, имя которой пришлось забыть, надрывно кашляла, пила горячий чай и кашляла снова, пытаясь высушить длинные пергидрольные волосы моим розовым полотенцем, доставшимся от предыдущих жильцов разбитой квартиры на самой окраине Москвы в получасе езды на автобусе до ближайшей станции метро. Путаный рассказ гостьи сводился к одному: она больна, но не может бросить работу, не может прервать цепочку. Иногда её начинало трясти, и совершенно охрипшим голосом, будто бы разговаривая не со мной, она твердила, что больше не может зарабатывать и всё до копейки отдавать своему парню, подсадившему их на наркоту, но цепочка не должна прерваться, иначе всё будет плохо. Что будет плохо, какова её работа и почему цепочка не должна прерваться, – я так и не смогла понять.