За таверной «Кровавая Луна» закрепилась слава сумрачного места, находящегося между мирами. Когда-никогда в дымный кабак заглядывали люди – только в дни затмений, когда луна окрашивалась кроваво-красным, таверна становилась видимой для смертных.
Зимой на постоялом дворе трактира открылась баня. Доселе там не видали такой диковины – над низким бревенчатым домиком, наполовину вкопанным в землю, клубились густые облака пара. Первые посетители осторожно ступали по золотистой соломе и вдыхали густой аромат целебных трав, пучками висевших под потолком. Не прошло и пары недель, как возле бани выстроилась вереница из серых спин – попарить сухие косточки спешили и рогатые, и безрогие, и лысые, и косматые…
Ожидая своей очереди в предбаннике да потирая чумазые бока, завсегдатаи делились свежими новостями:
– А вы слыхали, что за беда здесь давеча стряслось с престарелым чёртом? Парильщик изо всех сил побивал его банным веником, так всё бесовство из старого и вылетело…
– Знаем, знаем! – заскрипели глуховатые голоса. – От судьбы не уйти! А что бы кто ни говорил, в студёную зиму, как нонешняя, нет ничего лучше жаркой парильни, да и кто, кроме банщика, из нас все хвори выгонит?
Растапливал баню многоуважаемый леший, прибывший из далёких северных краёв, по-новоскански изъяснялся слабо и особенно смачно выговаривал звук «о». В парную захаживали не только здоровье поправить и очиститься от грязи, скопившейся за долгие немытые годы, а и подивиться на чудного нездешнего банщика.
По зеленоватой бороде лешего, мягкой и пористой, как моховая губка, случалось пробегали изумрудные ящерицы и покачивали головками цветки лугового клевера. В уголках улыбчивых губ росли мухоморы. Леший ненароком срывал их и отправлял в рот, когда хотел подкрепиться. Тотчас на том же месте выскакивали молодые мухоморчики. Огневым дыханием банщик раздувал угли, за поясом носил дубовые, берёзовые и хвойные веники. Когда он хотел сбрызнуть горячие камни, снимал с волосатого уха деревянный ковш, нажимал на лист кувшинки, росший на макушке, и в черпак лились струи ключевой водицы. Под листом кувшинки на голове у парильщика сидела и тихонько поквакивала лягушка.
Как-то раз гном Подземэль, выпив отвар из царской ягоды ска́ники, зашёл в парилку, прилёг на скамью и спросил лешего: