1. Теперь.
Клик….
Эта история из тех, о которых предпочитают молчать. Не каждому в жизни выпадает такой случай, но испытывать гордость от этого – нелепая глупость. Как бы я хотел, чтобы ничего этого никогда не случилось. Сейчас я больше, чем, когда-либо – даже больше, чем в детстве – знаю, что попросил бы, встреть я какую-нибудь сказочную хрень типа Золотой рыбки или Хоттабыча. Я попросил бы изменить тот день. А если изменить прошлое было бы невозможно, тогда – чтобы память покинула меня. Изрыгнуть из себя всё, всё, что было до этого момента, забыть всё произошедшее, начать жизнь, пусть и с середины, но заново – вот что я считаю счастьем. Счастье… какое странное слово. Словно выдуманное, несуществующее, далёкое. Словно «Счастье» – это то, что происходит сейчас. Увы, моё «сейчасье» даже и близко не напоминает ни блаженства, ни ликования – ничего, что имело бы хоть одну светлую грань.
Я много думаю о смерти сейчас. Много и постоянно. Она не забрала меня. Почему она этого не сделала? Думаю, так было бы лучше. Жизнь, как абсолютная ценность? Но «Жизнь» – это ведь нечто большее, чем органическое функционирование? Когда пытаюсь подобрать слова – упираюсь в скудность языка. Почему жизнь, наполненная беспечностью и счастьем, и угрюмое существование определяются одинаковым словом «жизнь»? Почему я обязан подбирать эти дурацкие прилагательные?
Наверное, я мог бы убить себя, но, во-первых – я слабоват для такого поступка, а во-вторых – раз уж я не умер там, выжил каким-то немыслимым образом, то вправе ли бежать теперь от прошлого мрака? Хотя… мрак остался во мне. Словно мне дали шанс. Но зачем? И кто? Или нет никаких смыслов, а есть лишь случайность? Слепой случай, стечение обстоятельств, в которых мы вроде бы играем роль, но роль эта не больше роли старого полена. Оно может гореть, но для этого нужно, чтобы чьи-то руки бросили его в огонь. Самостоятельно же оно способно лишь на разложение. Ответит ли время на эти вопросы? Кто знает….
Это всё Ден. Это была его идея. Не в моих правилах сваливать на кого-то вину, но Ден…. Ден был чертовски убедителен тогда. Ладно. Что было, то было. Прости, Ден, что сейчас, после всей этой переделки, я вдруг упрекаю тебя. Покойся с миром, Ден.
Не нужно было вообще начинать этот разговор, но внутри меня так темно, что если я не выплеснусь наружу, то, наверное, сгнию заживо. Я делаю это не для слушателей, не для чужих ушей, они мне не нужны. Я делаю это для себя, как бы пытаюсь, наверное, очиститься таким образом. Может, если я расскажу эту историю десять, двадцать, сто раз, то её концентрация спадёт, и она уже не будет так давить изнутри? Даже мысль о том, что придется излагать эти события, вновь их переживать, заставляет мои руки трястись, потому я не могу писать. Я пробовал, но… не могу. Словно даже бумага отвергает мою историю.
Рядом нет никого, кому я смог бы рассказать об этом. Да я бы и не стал. Никому это не надо. Кто хотел – читал в газетах. Никому не понять меня. Есть лишь один человек, который знает, который поймёт, но внутри него так же темно. Она… Ей достаточно будет лишь посмотреть на меня, чтобы ощутить, какая пустота изматывает мои нервы. Она тоже прошла через это. После всего я не заикнулся с ней и словом.