Читать Разрубленное небо

Отчего-то великие военачальники любят тишину и одиночество. История знает немало тому примеров. Видимо, чем громче лязг оружия, тем больше тянет к уединению и покою.

Нава Такаши вот тоже любил тишину и одиночество. А в том, что он великий полководец, никто в стране Ямато не сомневался. Победитель айнов, герой сражения при Обама, усмиритель мятежа Асикага и Хосокава, а также восстания икко икки, – разве этого мало?

Такаши почти безвылазно жил в родовом селении Мидзума, редко бывая при императорском дворе в Хэйан[1] и еще реже в другой столице – в Камакура. Вернее, так: ни там, ни там Такаши не показывался без необходимости.

В родовом селении он сполна обретал желанные тишину и одиночество – его дом стоял на отшибе, на берегу пруда, окруженный лесом. Не то что голоса с чужих дворов не долетали до двора Нава Такаши, но и других домов отсюда было не видно.

Одиночество военачальника Такаши разделяли лишь жена и самые верные из его самураев. Дети жили в другом доме Такаши, находившимся в самом селении, – военачальник не любил громких звуков. А где дети, там неизбежны крики и возня. Особенно же Такаши не терпел, когда что-то нарушало ночную тишину. «Ночь – только в это время ты можешь услышать шепот духов-ками, можешь говорить с ними», – любил повторять Такаши.

Короче говоря, военачальник был типичным нелюдимом…

…Сегодня, как и в любой другой вечер, он спустился с крыльца. Жена осталась в доме, она никогда не сопровождала мужа в его вечерних прогулках. Кроме самурая Ясуоси во дворе никого не было. Да и Ясуоси, едва хозяин покинул дом, отступил за угол – чтобы своим видом не побеспокоить хозяина, не отвлечь того от раздумий.

Такаши вышел за ограду. Ворота были открыты – их запирали только после вечерней прогулки хозяина. Он сделал несколько шагов по направлению к пруду, и ноги утонули в высокой, пригнувшейся под вечерней росой траве. Его гэта были надеты на босу ногу, он чувствовал влажное прикосновение травы, но это его нисколько не раздражало.

Поляна, похожая на сосуд для саке, «горлышком» утыкалась в пруд. Поляну обступал лес – до захода светила вполне приветливый, сейчас же по-ночному мрачный. Однако сумрак, черной смолой заливший просветы между стволами кедров и лиственниц, не вызывал у Такаши ощущения какого бы то ни было беспокойства. Наоборот – только ночью в душе военачальника воцарялась полнейшая безмятежность.

А ночь сегодня была теплая и безветренная. Ни дуновения. Листья и трава казались нарисованными – настолько были неподвижны. Нава Такаши подумал, что будет совсем неплохо, если бог луны Цукиёми и бог ветра и воды Сусаноо в эту ночь снова сойдутся в битве за владычество над страной Идзумо. От взмахов веера-тиссэн в руках Сусаноо поднимется ветер и освежит тело под кимоно, и легче станет дышать.

Но, видимо, не суждено было небесам в эту ночь увидеть битву богов. Подлунную тишину нарушали только звуки ночных птиц: уханье филина, призывные трели каких-то неугомонных птах да шорох потревоженных ветвей. А в небе, свободном от туч и облаков, висела ущербная луна.

Маслянисто-желтый свет фонарей, укрепленных на брусьях ворот, отражался в каплях росы. Такаши шагнул за зыбкую границу света и тьмы. Ему предстояло пройти двести ежевечерних шагов до пруда. Там он спустится по пологому берегу к воде, некоторое время (что важно – не считая его, а опираясь лишь на внутреннее желание или нежелание оставаться дальше) проведет у воды, созерцая окружающую красоту и предаваясь размышлениям. Потом вернется в дом.