Читать Инферно.ру

«Что наша жизнь? Игра!»

«…он убил свою мать!»

С. Калугин.

Глубокая ночь накрыла Москву душным, тяжёлым небом. В гневе взирал оскоплённый Уран на землю, в бездействии смертных, не смея слиться с желанной супругой1 в безумном экстазе. Всё что осталось ему – лишь грозить с высоты утратившим совесть потомкам, пустым и холодным как глина их породившая. Прусская2 немота опустилась на землю предвестницей бури. Мир затаился.

Двое молодых мужчин приятной наружности, одетых не по-летнему тепло, сидели на лавочке возле небольшой, сокрытой от глаз «безбожной стеной»,3 уютной церкви Архангела Михаила в Овчинниках.

Плавный контур фигур, имевший начало из правой вмятины тёмно-серого фетра (такой же окружной как буква «о» в названии «хомбург») плавно стекал к загнутым вверх полям угодливой шляпы и падал вниз, на плечи нового «честерфилда»;4 обнимая лишённые смысла тела, контур струился к обутым в мягкую кожу изящных ботинок ступням и терялся в ваксе асфальта как Ламбтонский червь5 в мёртвой реке. Два силуэта, связанных целью, едва различались на фоне грязных от пыли и мыслей камней старинной церквушки; лишь шёпот, усиленный временем места, да пара звёздных мазков на серых пальто выдавали чужанинов.

Время и место встречи, сам вид незнакомцев: вызывающе чужой, посторонний духу Москвы (сребролюбивому, пошлому, противному Богу) и некая аура тайны, странным образом поражавшая глухотой случайных прохожих, – всё наводило на мысль об иностранных шпионах, устроивших встречу в центре столицы. Неестественная скованность (словно одежда и само тело доставляло им мучительное неудобство) и странный говор (будто с мелкими камушками во рту) кричали о принадлежности их к чему-то «ненашему» и безальтернативно враждебному.

Часы на башне Кремля пробили три раза. Умноженный громом звук взлетел над Москвой стаей разбуженных воронов, чёрных, как лик гневливого сына Хаоса.

Молодой человек, чей красивый подбородок был украшен рыжей кудрявой бородкой, окинув глазами небо, тревожно зашевелился: раскатистый голос стихии, усиленный северным ветром, недвусмысленно намекал соумышленникам, что пора расходиться.

– Скоро рассвет. Пора принимать решение, – сказал он с тем нетерпением, какое часто бывает у молодых, порывистых юношей, вдохновлённых безумной идеей, часто опасной и вредной.

– Ещё один…, – с задумчивым вздохом произнёс его собеседник, голубоглазый мужчина лет тридцати. Он был безбород, чуть выше своего товарища и шире его в плечах. Его каштановые волосы, красивой волной омывали длинную шею, на которой покоилась благородная голова с правильным, античным лицом человека чтивого и отзывчивого Богу.

Человек с бородкой был хрупок и кутался в пальто, словно прятался в нём от ржавого ужаса, ноющего в подвалах окрестных зданий. С тонкими чертами лица, умным взглядом зелёных глаз, подвижный, он выглядел моложе своего визави и говорил с ним с долей почтения, как если бы тот был ему старшим братом или наставником.

Нерешительность друга его смущала. План, ещё вчера казавшийся ему идеальным, на фоне раздумий товарища, превращался в смертельную выходку непослушного сына, однажды поверившего, что крылья, скреплённые воском, могут летать. От мысли о возможной своей ошибке, породистые ноздри юноши дрогнули, изящные брови нахмурились.