В Великопостный день
Она ещё как наваждение,
Как иней, опушивший вербу,
Иль облачное привидение,
В поля плывущее по небу.
Ещё не тронут воздух сыростью,
Лучи едва спознались с небом,
А день великой светел милостью,
И чутко травы спят под снегом.
Так хорошо, что плакать хочется,
С зимой прощаясь, как с больницей.
Уже весна, как переводчица,
Парит над белою страницей.
* * *
Как странно, мыслен снег расчистив,
Встречать у ветра на руках
Зеленоватый проблеск листьев
Парящим в белых облаках!
И уносить, не узнавая,
На самый краешек зимы,
Туда, где линия кривая,
Зелёных гусениц трамвая
В сиянье спелой бахромы.
Не сон ли в солнечной оправе
Заросших пылкостью крапив
Неудержимо нами правил,
Снежком вдогонку залепив?
Лес
Зияние, посвист – насквозь.
Деревья дырявые стонут,
Их кроны темнеют, как омут,
В который нырнуть довелось.
Ещё бы не видеть верней
С крестами на выпуклых спинах
Чудовищ в стоячих глубинах,
Тенёт с глазомерием пней!
Блестящий, как ночь, короед,
Типограф, в подкорке живущий,
Уверит, что райские кущи —
Совсем несъедобный предмет.
И тут уж, страшись – не страшись,
Но ввалится в ямку кротовью
Двукрылый, забрызганный кровью
Не ангел. Как временна жизнь!
* * *
Всею детскостью двух полушарий.
Я о третьем – небесном – взывал,
А оно и не тщилось нашарить,
Где кончается жизни овал.
Целокупное! Шло вкруговую.
Мне репейник кивал головой,
Разделяя тоску мировую,
Дескать, кумпол – у каждого свой.
* * *
– Какая красивая веточка! —
Наивная вскрикнула девочка,
И руку внезапно ожгло.
По счастью, в траве исчезающий,
Полз полоз, без яда кусающий,
И рос подорожник. На зло.
И лета, и зимы, и осени
Ныряли в весенние просини…
И вот – в те края занесло.
Шла женщина, встречи не чая, но
Признала, зарделась отчаянно!
И сердце, как в детстве, ожгло.
* * *
Памяти поэта Николая Якушева
Вечер зимнего тёзки, в тесноте голосов —
Навесу неугодника строки.
Их невольный порыв заслоняет пороки
Всех знакомых и значимых слов.
Лишь мгновенье одно – и берёзка взлетит,
Ветви тонкие сложатся в крылья!
Только дум сокровенных всё весомей петит,
Только трепетней сила бессилья.
* * *
Горят леса… Последняя надежда —
На зов дождя. Но только дым над пеклом.
К обеду ветер, вперемешку с пеплом,
Раздует жар, взвихрит огонь. Одежда
Исходит гарью… Никуда не скрыться
Нам от геенны и её удуший!
На сухости озёрного корытца —
Всполохи, будто завитки мерлуши.
* * *
Память вновь подтягивает гири,
Вновь рукою мальчика: я сам!
Знал бы он, что означает в мире
Неповиновенье небесам…
Вопреки наследственному жесту
Ход времён легко остановить.
Был ли мальчик? Иль к пустому месту
Тянет миг связующую нить?
* * *
Цветущей розе не нужны слова.
Она в окне горела, как на небе
Звезда, и ты взглянуть меня звала
На красоту, чтоб позабыть о хлебе.
Душа цветка… Безудержно она
Сгорала и не ведала боязни.
И думал я: что ж тлеть обречена
Моя, зачем в трясинах быта вязнет?
В стекло… то слепо тыкалась пчела,
То капли. Но пробилась лишь усталость.
И ты лепечешь: «Отцвела. Вчера…
Колючая безрадостность осталась».
* * *
Какое милое тысячелетье
В глуши, в провинции, в сплошном