Буквы в витаминном супе образовали слово БЕГИ. И ведь знал он, что в таких случаях нужно бросать всё и бежать, плевать, чем ты был занят. Даже если жена, с которой всё чуть не дошло до развода, пошла на мировую и кормит тебя на кухне витаминным супчиком. Всё равно, знаки врать не будут. Если бы знак был один, то ещё туда-сюда, можно списать на собственную мнительность. Но ведь и тени на полу легли не по солнцу, как положено, а вразброд и перехлёст, вычертив на линолеуме символ Чёрного венца. А уж если появлялся Чёрный венец, то дело было швах. И, всё-таки, он сидел и перемешивал ложкой вермишелевые буквы в супе, словно это могло что-то изменить.
"Не вкусно, Миша?", – спросила жена, заметив, что он долго возится с едой.
"Что ты, очень вкусно", – соврал он, отправляя в рот полную ложку. Буквы в тарелке снова сложились в БЕГИ.
Он подумал было показать их жене, но быстро отбросил эту затею. Предыдущие попытки ни к чему хорошему не привели. Не всем дано видеть.
Жена села напротив. Он заметил, что седая прядка в её волосах исчезла и подумал, что она всё-таки начала краситься. Жена машинально поправила причёску. Седая прядь появилась там, где и должна была находиться. Он моргнул, стараясь отогнать наваждение. Когда снова посмотрел на жену, прядка была на месте.
"Наверное, до этого волосы закрывали", – успокоил он сам себя.
Тарелка опустела. Жена поставила её в раковину и налила ему большую кружку чая. Когда он поднёс кружку к губам, чаинки закружились Воронкой. Худо. Так худо, что хуже и некуда.
"Как проходят сеансы?", – спросила жена.
"Отлично", – во второй раз за сегодня он, – "Доктор говорит, что мы практически закончили".
"Я думаю, с этим не стоит торопиться", – осторожно заметила жена.
Он тут же согласно закивал.
"Я ему так и сказал ", – снова ложь. Но доктор уверен, что мы справились. Буду приходить раз в месяц на профилактический осмотр и всё ".
"Доктор так сказал?", – переспросила жена, глядя на него в упор.
"Она знает", – тоскливо подумал он, – "Она всё знает".
Сеансы он давно забросил. Доктор был один из них либо на них работал. Знаки чётко на это указывали. Сукин сын раздобыл номер жены и позвонил ей.
Видимо, он сказал это вслух, потому что жена тут же подтвердила:
"Да, позвонил. Ты опять мне врешь, Миша".
Он опустил голову.
"Прости ", – пробормотал он.
Она горестно вздохнула.
"А я-то дура, уши сначала развесила, думала, всё наладится. Ох и дура".
Он ссутулился, как побитая собака и молчал. Её же, как всегда, понесло. Ему припомнили всё – и интрижку с коллегой ( интрижку, которую жена придумала), и забытая годовщина свадьбы и прочая, прочая, прочая. Под конец её речи он начал чувствовать себя чудовищем, по сравнению с которым Гитлер был не так уж и плох. Наконец поток обвинений иссяк. Жена снова горестно вздохнула, словно подводя итог, и обмякла на стуле.
Он понял, что это подходящий момент и осторожно накрыл её ладонь своей.
"Я буду ходить на сеансы. Правда".
Новый вздох.
"И врать не буду!", – горячо воскликнул он, сам изумляясь прозвучавший в голосе искренности.
Она посмотрела на него.
"Обещаешь?"
"Обещаю", – твердо сказал он.
Жена потянулась к нему, чтобы поцеловать и в этот миг он увидел, что белая прядь снова исчезла.