– Милка! Милка! Да где носит эту дурищу? Опять дрыхнет, поди…
Я открыла глаза, потёрла лицо. Милка – это я. Как-то сразу поняла. Милка… А ещё вчера меня звали Людмила Евгеньевна.
Пошатываясь, поднялась на ноги, схватилась за деревянную стенку. Мимолётно удивилась, что не трещат суставы и в глазах не темнеет. Отвыкла уже.
Ну что, куда мне там бежать?
Огляделась, усмехаясь. Тот, кто звал «дурищу», был прав. Я спала в конюшне, в заднем стойле. Здесь валялись поломанные упряжи, рваные попоны и какие-то ремни. На кучке попон и соломе я, а точнее – Милка, сейчас стояла.
Итак, Милка. Я запустила пальцы в нечесаные волосы, внезапно обрадовавшись тому, что они есть. И волосы, и пальцы. Память о прошлых месяцах, полных боли и мучений, ещё жила внутри. Кажется, кроме своей болезни я ничего и не помнила. Семья… была семья. Дети вроде были. Но ни имён, ни лиц не осталось, только мягкое тепло на душе. Работа была любимая. Тоже не помню, разве что – с металлами как-то связана. Наверное, и друзья были, и дом.
Вот что я помню очень хорошо, яркой вспышкой, так это врача и его слова:
– Вы хороший человек, Людмила Евгеньевна. Вы сделали много добра людям. И умирать вам вроде бы рано. Но… в соседней палате девочка. Единственный ребёнок в семье, других детей у матери не будет. Хорошая девочка, но она не успела ничего. Вы можете отдать ей свой свет.
Смешно. Какой там свет у умирающей от рака женщины?
– Забирайте, – сказала я. – Я свою жизнь прожила славно, мне хватит. А она пусть живет.
– Уверены?
– Конечно.
– И снова – верный выбор. Нет, отпускать вас в вечность – это расточительство, – врач (или не врач?) полистал свой блокнот и улыбнулся. – Вот сюда. Тут все равно пустота. Согласны?
– На что?
– Жить. В другом мире. Но будет непросто.
– А когда мне было просто?
– Тогда я вас записываю.
– Погодите, – я вцепилась в его рукав, игнорируя вспышку головной боли. – Только прошу: пусть я буду здорова.
– Само собой.
Почему-то я ему поверила сразу и безоговорочно. Наверное, просто было все равно. Уходить легче, когда знаешь, что есть куда. Правда, я была уверена, что очнусь младенцем. Раз уж новая жизнь. Но нет, судя по рукам, ногам и волосам, я вполне уже взрослая. А судя по груди, которую я ощупала, уже даже половозрелая. И что-то из прошлого ещё помню. Это ли не счастье?
– Милка, тварь тупая, а ну выходи! Убью!
В проходе появился здоровый мужик с тряпкой в руках. Конечно, он сразу меня обнаружил. Замахнулся на меня с рычанием.
– Только тронь – горло перегрызу, – спокойно сказала я незнакомым низким голосом.
Мужик застыл. На его лице отразилось полное охренение. Не удивление, не растерянность, не недоумение. Нет, именно охренение: рот раскрыт, глаза выпучены, щеки побагровели. Да его сейчас кондрашка хватит, а я буду виновата! Ему что, ни разу отпор не давали?