1. Кроме матери, никто не заслуживает любви
– Мне кажется, нам лучше расстаться.
Сказав это, Яна чуть отошла и опустила глаза. Я застыл в той же позе, в которой был секунду назад – верхняя часть тела чуть наклонена, руки протянуты вперед, а в носу до сих пор стоит запах вишневого кондиционера для волос. Это не то, что ожидаешь услышать, когда после двухнедельной разлуки обнимаешь любовь своей жизни.
Я сделал вид, что поднимаю руку и смотрю на невидимые часы, и криво улыбнулся:
– Первое апреля было почти полгода назад. Это субботний розыгрыш?
Яна подняла и снова опустила глаза, а затем начала напряженно чесать подбородок. Наконец она набрала в грудь побольше воздуха и стала сбивчиво говорить:
– Ты же сам чувствуешь, что наши отношения ни к чему не идут. Тебе нужна другая девушка, которая тебя оценит. Мне надо немного побыть одной.
Она замолчала и повернула голову в сторону храма Василия Блаженного. Ливень закончился двадцать минут назад, и Красная площадь снова была наполнена людьми. Пока я обдумывал услышанное, к нам подошла девушка с телефоном; бросив на меня взгляд, она повернулась к Яне и попросила сфотографировать ее вместе с парнем на фоне Кремлевской стены. Яна вежливо улыбнулась и кивнула, а я осмотрелся вокруг.
Эта мразь мне все-таки изменила. Ни к какой маме она не ездила – эти две недели она провела у того ублюдка с работы, который вечно поздравлял ее со всеми праздниками. Я знал, что этот урод пишет ей неспроста. Гнилая, конченая сука.
Яна отдала девушке телефон и медленно повернулась ко мне, и я тут же схватил ее за запястье:
– А ты у нас, оказывается, шлюха. Че там, нормально у Дани дела? На новенькое потянуло?
Яна вырвала руку и нервно осмотрелась по сторонам, а затем понизила голос:
– Ты больной. Не устраивай, пожалуйста, истерик. Я тебя люблю и ценю, поэтому давай останемся в нормальных отношениях.
Я выпучил глаза и громко засмеялся:
– Любишь? Это так теперь называется? Сука!
Я хотел впервые за три года отношений ее ударить, но все-таки смог себя остановить и стал потряхивать правой рукой, чтобы снять напряжение. В голове что-то стремительно начинало стучать, в горле застрял свинцовый комок, а в ноздрях сильно защекотало. Я почувствовал, как по левой щеке потекла слеза, но быстро ее вытер и шмыгнул носом. Яна вздохнула и опустила глаза, а затем тихо произнесла:
– Прости за все. Как соберешь вещи, напиши мне, я пока переночую у Леры. Ключи оставь в почтовом ящике…
Так и не посмотрев на меня, она развернулась и понуро пошла в сторону Тверской. Изображать чувство вины у нее получалось убедительно – со стороны могло показаться, что она и правда о чем-то переживает. Я хотел ее догнать и со всей силы ударить по лицу, а затем схватить за волосы и начать трясти из стороны в сторону, но людей вокруг было слишком много. Во всех подробностях представив себе эту сцену в голове, я попытался унять дрожание в руках, а затем заплакал.
***
На полу в коридоре стоял большой синий пакет из Озона, набитый джинсами и толстовками, а рядом – рюкзак с ноутбуком и всякой ненужной мелочью. Посреди комнаты на коричневом линолеуме валялись осколки стекла, горстки пепла и кусочки обгоревших фотографий, на некоторых из которых были по-прежнему видны наши с Яной лица. Чересчур драматично, но для прощального сообщения это даже хорошо.