Читать Яблоня лесная: Сказка о Пьянчужке, Яблоне и Смерти

Пепел и стены сгоревшего дома, поздняя осень, опавшие листья в лужах по всему заброшенному саду. Дом сгорел, и никому нет до этого дела. Сумерки. Поганая изморось и шоколад. Ирис. Копчение. Старая баня покосилась. Топь, топь, топь, топь, ржавая топь. Карамель, шоколад и горелый металл. Тяжелое гнилое дерево и прелые яблоки. Земля. Торф? Земля на болоте, лист прошлогоднего вяза ржавеет у корней нависшей над водой травы. Корни в воде. Вода в болоте. Болото в лесу, но не застойное болото. Заболочена местность, а вода движется, проталкивается течением маленькой речки через ольховую рощу. Ольховые шишки. Вода в реке железистая. Железо оседает на дне желтым, рыжим и коричневым маслянистым налетом. Запах жженого металла. Прогулка по долине небольшой реки где-то в лесной чаще. Прелые листья, палые листья, листья в траве, в воде, в грязи. Да разве ж это грязь? Это ил! И все-таки, это не торфяное болото… А еще кости. Да! Жженые кости! Пожарище после нашествия викингов! Закопченная баня. Сладость березового сока. Карамель из патоки. Сладкая маслянистость, но не от молока. Какая-то северная рыба. Дуб на мшистом скалистом холме. Совсем один. Сладкий корнеплод – репка. Секс? Пахнет глиной и вываленной в пепле грушей…

Мшистое болото, холодная топь и запах застоявшейся воды, но откуда-то из-за холма дует свежий ветер и разгоняет эти ароматы. Небо ясное, Солнце светит, тепло – весна. Вода бура от залежей торфа. Но прозрачна. Безмятежно плавают тритоны, а на том берегу растет дикая яблоня. Теперь уже она распускается. Однако прошлогодние яблоки после схода снега все еще лежат под ветвями, источая аромат: сено-прелый и фруктово-сладкий.

Жили-были, значит, старик со старухою. Ни в чем они не нуждались, и не было у них детей, но был дом, пропитание, все самое необходимое и чуточку даже ненужного, была твердая почва под ногами и, кстати, участок земли у самого леса, и даже не у леса, а почти что уже в самом лесу, поскольку еще бывшие хозяева забрали чуть-чуть от леса. Да, чуть большее, чем весь участок, за исключением дома, глубоко заходил в лес, и даже слишком: земля эта все еще оставалась лесом – ее отняли у леса, а лес – древняя и коварная стихия бога – не уступает просто так ни пяди своего надела, возмещая убытки и забирая в себя всякого, кого он может забрать. И от того в жизнях хозяев этого дома и этой земли всегда было много места несчастьям, ссорам и даже Смерть навещала их чаще, чем следовало бы.

Начали как-то Старик со Старухою в очередной раз браниться из-за того, что вот живут-они-живут, а деток так и не нажили. Старуха, в конце концов, бросилась в слезы, а старик, которому уже все надоело – за бутылку, на которой сидел уже давно и плотно, и от того лишь походил на старика в возрасте чуть более, чем тридцати человеческих лет от роду (кстати, Старухе, как могло показаться – было и того меньше, но жизнь, особенно полная горестей жизнь, не щадит никого; жизнь своей беспощадностью родственна лесу…) Значит, был наш Старик не совсем Старик, а может и вовсе не старик, а обычный алкоголик, он же Пьяница, он же Пьянчужка. О нем, да о его приключениях и будет сказ, и начинаются они прямо тут от этой бутылки, допив которую он побрел гулять в лес по бурелому, оставшемуся после недавнего бурана, по зарослями гибких деток-рябинок, под елями и осинками – в самую чащу: мховыми коврами, папоротниковыми стезями – прямиком в крепкие и освежающе-прохладные объятья леса. Лес ждал его. Тропинка вела его некоторое время, но не долго: скоро она потерялась под сором упавших деревьев, а Пьянчужка продолжал идти, он считал лес себе хорошо знакомым и шел, не боясь, все глубже, думал по пути о своей Старухе, о том, что сказал ей и как ей это должно быть обидно, он думал о своей вине, алкоголь еще только набирал в нем силу, и он мучился своей совестью. Однако остановиться он уже не мог.