Читать Ласточ...ка

Ольга и Наташа ничем не отличались от других девочек-сестер. Разве что тем, что были совершенно не похожи. Их мать не только верила в теорию, что второй ребенок в семье получается более красивым, умным, талантливым, но и пропагандировала ее. Мать не скрывала, бравировала такой женской позицией.

Ольга и Наташа были погодки. Все детство старшая Ольга лупила младшую сестру. Старалась попасть по голове. Когда была совсем маленькой – била куклами, ведерками, лопатками. За это мать ставила ее в угол. Ольга потихоньку, пока не видела мать, сгребала в угол игрушки и оттуда метала в сестру. Стараясь попасть в голову.

Ольга ненавидела Наташу. До рвоты. До скручивания и сосущей боли в животе. Позже врачи поставили диагноз – дискинезия. Но Ольга знала, что это не дискинезия. Это ненависть, выплескивающаяся наружу желчной рвотой, зеленым жидким стулом.

Приступы у Ольги случались по вечерам. Никто не знал, почему ей становилось плохо именно вечером. Ольга знала. По вечерам мать говорила Ольге «спокойной ночи» и садилась на кровать к Наташе. Наташе мать пела на ночь песенку. Это был их вечерний ритуал. Мать пела: «Моя рыбонь…» – делала паузу, и Наташа подпевала окончание: «ка». «Моя детонь…» – продолжала мать. «Ка», – уже сонным голосом заканчивала Наташа. «Моя лапонь…» – «Ка».

Кровать Ольги стояла напротив Наташиной. Ольга тоже пела эту песенку. Себе самой. Про себя. И старалась придумать больше ласковых слов, оканчивающихся на «ка», чем мать Наташе.

Утром, когда девочек отводили в детский сад, Ольга начинала мстить матери. Это было лучшее время для мести – мать опаздывала на работу. Ольга медленно, очень медленно натягивала колготки, так же медленно надевала платье – задом наперед. Или наизнанку. Специально. Мать злилась, сдергивала с нее платье, вытряхивала из колготок. Переодевала. Цедила сквозь зубы: «тупица», «бестолочь», Ольга не обижалась. Пусть так – с болью от царапавшей шею застежки платья, синяками от материнских пальцев на ноге, но эти минуты с матерью были ее – Ольгины, оторванные от Наташи.

Кстати, Ольгой – не Олей, не Оленькой, не Лелей, не Ольгуней или Олюней – она была с детства: мать, как старшую, называла ее полным именем. Наташа в детстве была Тусей, Натусей, Натой, а иногда по вечерам, под колыбельную, даже Ванькой или Пусей.

Ольгу периодически сдавали в детский сад на пятидневку – в качестве наказания. На пятидневку Ольга ходить не хотела. Не потому что скучала по матери или по сестре. Потому что боялась – вдруг ее не заберут в пятницу? У них в группе был такой мальчик – Женя Малков, его по пятницам не забирали. Так думала Ольга. Потому что, когда за ней, последней, приходила мать, Женя еще сидел в раздевалке около своего шкафчика. А когда она, первая, приходила в понедельник – Женя уже сидел в раздевалке. В тех же шортах поверх колготок и рубашке, что и в пятницу. С Женей в группе не дружили. Потому что его не забирали, как всех. И потому что в их группе была еще девочка Женя. И мальчишки считали, что у Жени-мальчика девчачье имя. Ольга тоже всю неделю с ним не дружила, а дружила только утром в понедельник и вечером в пятницу – все равно больше было не с кем. С Женей была связана и тайна, которую никак не удавалось раскрыть Ольге. На физкультуре она, по росту, стояла за Женей. И воспитательница, марширующая в середине круга, всегда ей говорила: «Ольга, смотри в затылок Жене». Ольга честно смотрела на Женину голову с ночным, нерасчесанным колтуном в волосах, но никак, не могла понять, где же у него затылок. И у всех ли есть затылок или только у Жени?