Читать Кавказский синдром

По старинному зданию Московского Драматического театра заливисто прокатился звонок. Он зазвенел над зрительным залом, задребезжал над толкавшейся в буфете толпой, донесся до куривших в антракте у входа, пробежал по белым мраморным лестницам.

Посетители начали стекаться в зал. Молоденькая учительница в очках, с выбивавшимися из пучка на затылке легкими пушистыми прядями, порхала вокруг своих восьмиклассников. Голубые рукава ее нарядной блузки трепыхались, как крылья стрекозы. Тяжело протопал краснолицый толстяк и, кряхтя, удобно устроился в заднем ряду. Он привел на спектакль жену-театралку, сам же намеревался честно проспать все второе действие, как только что продремал первое. Протиснулась между рядов кресел молодая пара, чинно прошествовали на свои места отглаженные, накрахмалекродлонные по случаю культурного мероприятия старик и старушка. В центре зала расселась по своим местам группа бывших Советских граждан, а ныне – обладателей светло-голубых Израильских паспортов, приехавших с «исторической родины на доисторическую» как туристы – полечиться от ностальгии.

В зале стало темно, грянул оркестр, занавес медленно разошелся в стороны, и на сцене осветилась разноцветными огнями ветхая повозка, которую тянули две одетые в пестрые лоскутные платья женщины и священник в сутане.

Началось второе действие модной в этом сезоне Брехтовской «Мамаши Кураж».

– Лаврухина, Лаврухина, – зашипел подросток в зеленой толстовке, толкая одноклассницу в плечо. – Дай сникерс откусить.

– Да пошел ты, – огрызнулась девчонка.

Оркестр заиграл развеселую удалую мелодию, и Мамаша Кураж пустилась в пляс. Выбеленное клоунское лицо, глаза, подведенные розовым и лиловым, цветной костюм с нашитыми поверх гигантскими грудями. Лихо заливалась скрипка, бухал барабан.

– Лаврухина, гля, как у нее сиськи трясутся! – не унимался школьник.

Учительница принялась возмущенно отчитывать своих подопечных:

– Тихо! Логинов, угомонись! Как вы себя ведете? Вы думаете, это комедия, фарс? Это серьезная пьеса, она рассказывает об ужасах войны, вы должны прочувствовать атмосферу.

– Да я уж прочувствовал. Ща обделаюсь от страха, – фыркнул Логинов.

Восьмиклассники радостно заржали. Крахмальная старуха поджала губы. Толстяк в заднем ряду захрапел. Оркестр заливался в ухарской балаганной пляске. Актер, игравший мамашу Кураж, запел козлиным тенорком:

Вокруг Кураж закружились в бешеном адском хороводе солдаты, разодетые в буффонные костюмы; мелькали камуфляжные штаны, расшитые красными и синими помпонами; тельняшки, старомодные сюртуки; современные бескозырки и пилотки, блестящие пожарные каски. Все завертелось в бесконечной карусели, и зрители, невольно заразившись сумасшедшим гибельным азартом, заревели, затопали в такт. И когда священник, неловко притоптывая, бухнулся на шпагат, хохот пронесся по сидениям и веселье в зале достигло апогея.

Внезапно боковые двери, и дверь центрального прохода одновременно с шумом распахнулись; и зал прорезали лучи света от мощных фонарей. Поначалу зрители недовольно зашикали. Но человек, вошедший через боковой вход, нисколько не смущаясь, решительно пошел к сцене и принялся подниматься по ступеням. Голоса стихли, люди решили, что его появление – это часть спектакля, интересная находка режиссера.