Мааруфон, услышавший зов долга путник,
Проснувшийся средь степи Бытия.
Заговоривший с Разумом и Высшей Волей,
Противящийся низшей участи людского жития.
В дремучей чаще бледного и бездыханного пространства
Очнулся мой скептичный, внутренний порыв.
Неужто был подвергнут я расправе,
Которая ждала меня по окончанью лет земных?
Всё может быть, а может быть лишь сон мне снится,
Который поражает своею глубиной.
Но я ли в нём, иль, где ещё в пространственном затишье,
А говор мой уж точно стал иной.
Вокруг меня пустые души,
Бесцельные, идущие сквозь лозы таинств Бытия.
Везде туман забвения и запах муки,
А землю орошают капли бесцветно-серого дождя.
Пришлось пойти мне в дебри пепельного леса,
Чтоб обнаружить то, куда ведёт путь дальше в глубину.
И шёл я средь опустошённых, полых ликов,
Потерянный и сам в пустотных степях наяву.
Я будто шёл и день, и год, и может даже несколько столетий,
Мне довелось уйти в потерянность времён.
Я увидал разрыв пространства измерений,
Внутри которого скитаться обречён.
И так скитался я в бесцельном ходе, не понимая то,
Каков мой вид в теперешний момент.
Похож ли он на тех, в ком обречённость наблюдал я,
Иль сохранил он здравости хоть незначительный фрагмент.
Однажды вдруг, в забвенной чаще,
От неожиданности в ступор впав,
Моё сознанье пробудилось,
Впервые что-то кроме человеческого гула услыхав.
Уж больно радостно пронзили слух мой эти звуки,
Что напевает тут один единственный среди людей.
Чей облик мне, в отличии от полых здешних,
Отчётливо понятен, сквозь тьму загадочных теней.
И песнь его, как высшая услада
Заполонила душу медовой пеленой.
А мой порыв, прекрасней пищи не встречая,
Стал тут же в миг смиренною горой.
Теперь он может лишь стоять бездвижно,
Прикованный прекрасным пеньем Бытия,
Которое течёт сквозь светлого поэта,
Дарующее топливо для разума огня.
Рауфу, свет видавший многократно,
Разжёгший пламя в недрах пустоты.
Спокойствия и совести свидетель,
Луч среди потерянных скитальцев тьмы.
Хо-хо, привет, мой дивный, новый путник,
Присядь, послушай, что я тут насочинял.
Меня зовут Рауфу, ты, бездомник,
Припомни-ка пока что за деяния ты вытворял.
«О та прекрасная Любовь, что ведал я,
Своим проистечением она устремлена в туман величья Бытия.
Туман сей неподвластный, необъятный,
И оку нашему лишь сном является неявным.
Там благочестие в нём сокровенно,
Лик мужества суров и справедливости рассвет.
В нём рассудительность и милосердие в объятьях,
Кружа,
Разумности ветвистые плоды
Рождая в танце столь прекрасном,
Что завораживает души и умы.
Туман, что благодетель есть,
Заманчив и желанен многим.
Но сквозь страданье человеческого жития
Сокрыты его тропы ликом лже свободы,
Что приманила к себе взгляды большинства.
Сквозь дебри лжи, забвения и мук душевных
Лежал мой путь в загадочный туман.
Он был суров, тревожен, страшен, непонятен,
Но дальний свет его сопровождал.
В пучине внутренних разладов, сомнений, тяжести грехов,
Тот свет, сопровождавший душу неустанно,
Вдруг вспыхнул яростным огнём.
И тут в мгновение, весь благодетельный туман
Предстал перед очами ясно и понятно,
Чтоб одарить движением потенциал.
Вернуть блуждающего странника в объятья Рая,