⇚ На страницу книги

Читать Едят ли покойники торты с клубникой?

Шрифт
Интервал

Rosemarie Eichinger

Essen Tote Erdbeerkuchen?



© 2013 Verlag Jungbrunnen Wien

© О. Теремкова, перевод, 2024

© Издание на русском языке. ООО «Издательский дом «Самокат», 2024

Среди могил

Холод всегда подбирается снизу. Медленно, но неуклонно ползет вверх по ногам, и вскоре даже самые приятные мысли исчезают под колючим слоем мурашек. Эмме нравится это ощущение. Она гладит себя по шершавой гусиной коже.

Эмма приходит сюда почти каждый день. Даже в такие дни, как сегодня. Дождь барабанит по крыше каменного склепа, тонкие струйки стекают по стене, как пот. Эмма достает из рюкзака свечу, зажигает ее, вытаскивает подстилку и садится между могил Ламберта Гольдберга и его дочери Леонтины. Из стрельчатого окошка над головой падает свет. Его вполне хватает, чтобы разглядеть строчки дневника. Перьевая авторучка царапает бумагу, разрезая тишину на пыльные клочки.

Эмма любит кладбище. Здесь ее дом. Отец роет могилы, а она играет среди надгробий. Так было всегда, сколько она себя помнит. Теперь Эмма, конечно, играет уже не так часто: ведь ей уже двенадцать! Обычно садится где-нибудь и читает, рисует или играет в «Нинтендо». Но это немного другое.

Эмма знает о кладбище все. Знает, что глубина могил не меньше двух метров – смотря сколько человек там похоронено. Чем больше умерших, тем глубже яма. Знает, что местные жители предпочитают захоронение в земле. Это хорошо: так у отца всегда будет работа.

«Смерть – это самое верное дело», – часто говорит он.

Тем не менее небольшой участок отведен под погребальные урны. Дело в том, что некоторых после смерти сжигают. Однако с огнем тело не соприкасается – это Эмма тоже знает. В печь поступает горячий воздух – около тысячи градусов. Через час остается лишь пепел. Он весит всего один-два килограмма. Один час – и все! А в земле тело разлагается пять-десять лет.

«Все зависит от почвы», – говорит отец. Он могильщик и в таких вещах разбирается. Здесь почва песчаная – тела в ней разлагаются всего за пару лет. Обо всем этом Эмма хорошо осведомлена: ведь она дочь могильщика.

На кладбище Эммы – сто восемьдесят одна могила, три склепа, одна капелла, десять пихт, три ели и два дуба, три живые изгороди, девять кустов, две компостные кучи, восемь кладбищенских леек, две водопроводные трубы, сарайчик с инструментом, где отец отдыхает в перерыв, чугунные ворота с завитками, а вокруг всего этого – каменная стена с трещинами.

Кроме покойных, на кладбище, конечно, приходят и живые: полют сорняки, сажают и поливают цветы, чистят надгробия, подметают, зажигают свечи. Свет для душ умерших. Весной здесь особенно оживленно. Могилы приводят в порядок. Первоцветы, желтые нарциссы и анютины глазки особенно популярны. Посетители стоят группами или сидят на скамейках и судачат.

В том числе об Эмме. Ее считают странной. Не покойники – с ними она прекрасно ладит, – а живые. Особенно черные вдовы! Эмма называет их так, хотя на самом деле их зовут фрау Майер, фрау Керн и фрау Гебауэр. Эмма считает, что это прозвище им подходит, хотя носят они не черное, а платья с огромными яркими цветами, в клетку или полоску, шерстяные жилетки даже летом и очки в невероятно уродливых оправах на крючковатых носах. Эта троица по каждому поводу разевает беззубые рты. Конечно, без зубов они из дома не выходят. У них у всех протезы – симметричные и начищенные до блеска.