Он в очередной раз пригладил и без того идеально зачесанные волосы и, машинально дотронувшись до места, где в обычные рабочие дни у него бывает узел галстука, расстегнул верхнюю пуговицу рубашки и посмотрел на носы черных отполированных ботинок. Он и сам не понимал, для чего начистил их как на свадьбу. Просто взял щетку с ваксой и тер, тер, тер… как будто от того, будут ли выглядеть туфли отполированными, зависело что-то очень важное.
Ну, собственно, похороны отца событие довольно важное, и выглядеть, как раскисшая неопрятная тряпка не хотелось.
Отец…
Влад недовольно поморщился. Он никогда не думал, что его отец умрет так рано. Хотя к этому, наверное, никто никогда не готов, и каждому кажется, что еще рано. И все же, цирроз печени в таком возрасте… «Пить надо было меньше» – сердито и, как будто обвиняя, подумал Влад. Нет, его отец не был таким уж прожженным алкоголиком, скорее часто выпивающим. Особенно в последние два месяца после ухода на заслуженную досрочную пенсию железнодорожника в 55 лет. Два месяца ежедневного возлияния, как называл свое пристрастие отец, и его и без того уставший и изношенный организм не смог выдержать такого алкогольного шквала.
Точным движением Влад отдернул занавеску и посмотрел из окна своей старой детской комнаты на небольшую пристанционную часть леса в Вецаки, отделяющего их дом от железной дороги, и уже совсем с трудом сдерживал слезы.
Когда-то, пока позволял возраст, он и его младший брат Денис делили и эту комнату, и этот вид из окна, а потом родители выделили младшенькому соседнюю комнату, а Влад остался в этой. Перепланировал и отремонтировал ее по своему усмотрению, благо после 9 класса учился в строительном техникуме и все умел делать своими руками. В этой комнате он мечтал, жил, планировал, радовался, злился, переживал… здесь прошло его детство, юность и малюсенькая часть после школьного возраста. В этой комнате, в этом дворе, в огородах он воровал зеленые яблоки, играл в войнушку, с ужасом ожидая, что отец вот-вот позовет его домой делать уроки, а, узнав об очередной двойке, они с матерью устроят ему выволочку.
Он повернул голову чуть левее… а вон в том одноэтажном доме жила его первая любовь – Агния. Сначала детская, навивная, когда они прятались под праздничным столом и лопали сладости, пока родители танцевали под Зарубинскую «На теплоходе музыка играет». Они таились, хихикая, что так ловко обвели родителей вокруг пальца и их не уложили спать вовремя. Потом это была робкая юношеская заинтересованность, когда они отрицали и отгоняли ее на людях, но мечтали и манили ее, оставаясь каждый наедине с собой. Каждый раз, гадая с девчонками «Да. Нет. Не знаю», она загадывала и отвечала о нем, а он мучился и ревновал, не понимая, о ком она думает. Когда же ему исполнилось шестнадцать лет, а ей семнадцать, они посмотрели друг на друга совсем другими глазами. Стали появляться осознанное желание и любопытство, а вместе с ними пылкость, страсть, гордость и обидчивость. Все смешалось и стискивало их только начавшие зарождаться чувства в плотное кольцо, которое в итоге просто задушило все то прекрасное, что могло получится. Встреться они, например, лет в тридцать, все было бы по-другому, а так…