Ритуал начался через час после захода солнца. Идеальная окружность в девять футов[1] была подготовлена заранее – ее очистили от молодой поросли и посыпали «священной» землей, взятой из могилы младенца.
Облака – таинственные и мрачные – словно исполняли танец на фоне луны.
По кругу стояли тринадцать человек, облаченных в черные плащи с капюшонами. Вдруг за ними, в лесу, закричала сова… Что можно было услышать в ее крике – жалость или сочувствие? Вслед за этим прозвучал колокол, потом все смолкло. Лишь в молодой весенней листве был слышен слабый шелест ветра.
В левой части круга была яма. Там разгорался огонь. Скоро, очень скоро, здесь будет суждено взметнуться пламени! Что его вызовет: тот самый ветер или иные силы?
Шабаш[2] – на этот раз Рудмас – происходил накануне первого майского дня. В эту весеннюю ночь будет празднество и, конечно, жертвоприношение во имя плодородия женского начала и мужской силы.
В круг вступили две женщины, облаченные в красные плащи. Их очень бледные лица, на которых выделялись ярко-малиновые губы, не были скрыты капюшонами. Эти жрицы предстоящего действа напоминали уже насытившихся вампиров.
Одна из женщин – ей накануне в деталях объяснили все особенности ритуала – сбросила плащ и предстала обнаженной перед другими его участниками в свете десяти черных свечей. Через минуту она легла на доску, отполированную до зеркального блеска. Она будет алтарем живой плоти, девственницей, которой всем предстоит поклоняться. То, что в жизни ремеслом этой женщины была продажная любовь, ровным счетом никого не беспокоило. И как было не залюбоваться ее густыми кудрями и широкими бедрами!
Верховный жрец, надев маску Мендеса[3], запел на вульгарной латыни. Очень скоро, замолчав, он простер руки вверх, и тут же зазвонил колокол, знаменующий то, что воздух вокруг очистился.
Из ямы, где уже видны были языки пламени и высоко взлетали искры, доносился запах паленого. По стволам окаймлявших круг деревьев двигались страшные тени.
Из укромного места в кустах за всем этим наблюдала маленькая девочка. Глаза ее были широко открыты и светились любопытством.
Девочка стала искать взглядом своего отца. Она спряталась в его машине и сейчас представляла, как разыграет папу. Когда он вел автомобиль через лес, темнота ее совсем не испугала. Девочка ничего не боялась и даже смеялась про себя. Какая интересная игра!
Сначала она ждала удобного момента, чтобы выпрыгнуть из машины и подбежать к отцу. Но… он надел длинный черный плащ, как и все остальные, и теперь девочка не могла точно сказать, кто из них ее папа. Потом ее одновременно ошеломила и удивила обнаженная женщина… То, чем занимались здесь взрослые, игрой уже не казалось.
Маленькое сердечко часто-часто забилось, когда мужчина в маске козла снова начал петь что-то непонятное.
– Мы взываем к Амону[4], богу жизни и всего сущего. Взываем и к Пану[5], провозвестнику страсти.
После того как он произносил каждое имя, все остальные повторяли его. Перечень был долгим.
Потом все стоящие на поляне раскачивались из стороны в сторону, издавая низкий гул, пока верховный жрец пил из серебряной чаши. Допив, он постановил чашу на алтарь – на грудь лежащей на доске женщины – и взял в руки нож. Указав на юг, восток, север и запад, жрец воззвал к четырем князьям тьмы.