⇚ На страницу книги

Читать Душа змея. На Онатару. Книга первая

Шрифт
Интервал

Иллюстрации: Ю. С. Биленко


© Е. В. Коробова, 2020

© Ю. С. Биленко, 2022

© ООО «Издательство «Абрикос», 2024



* * *

Тем, кто продолжает вдохновлять на историю Лавра и Николы, Петра и Вяза.

Моим друзьям


Но еще, говорилось в той песне, есть среди людей и такие, кто понимает, что когда-то был драконом. Как и среди драконов некоторые помнят о своем родстве с людьми. И понимающие это говорят, что в те времена, когда единое племя разделилось надвое, некоторые его представители, по-прежнему остававшиеся полудраконами и полулюдьми, улетели, но не на восток, а на запад, и летели все дальше и дальше над просторами Открытого моря, пока не достигли обратной стороны нашего мира. И там пребывают они в ладу и покое – огромные крылатые существа, дикие и мудрые одновременно, обладая человеческим умом и сердцем дракона. Вот потому-то и были в той песне слова:

На самом далеком западе,

Там, где кончаются земли,

Народ мой танцует, танцует,

Подхваченный ветром иным…

Урсула Ле Гуин.
Техану. Последнее из сказаний Земноморья[1]

Иногда мне очень хочется представить, что бы ты сейчас сказал. Что-нибудь лаконичное и мудрое, в духе героев моих любимых книг? Ну, знаешь, что-то вроде того, что нужно обладать большим мужеством, чтобы стойко принимать жизнь такой, какая она есть (будто у меня есть выбор). Или, наоборот, что-нибудь совсем простое, утешительно-житейское, незамысловатое? Держись, все будет хорошо, я рядом (будто в какой-то из жизней это и правда так). А может, ты и вовсе не нашел бы слов, просто молча сел бы рядом и похлопал по плечу. Отцы, должно быть, так и делают.

Я не знаю. И не узнаю, наверное, уже никогда.

Есть часы, которые до сих пор идут. Есть фотография, где ты, я и мама. Есть жизнь, которую предстоит как-то – с мужеством или без – прожить в любом случае, здесь, вдали от всего, что я знал.

Вот, собственно, и все.

Из неотправленных писем Николы

Пролог

Четвертый год полета


Странная это была жизнь. Никола точно знал, что время идет: секунды на наручных часах сменялись непрестанно, одежда становилась мала, ягоды на кустах в теплице Кедра наливались цветом, созревали и падали, чтобы дать место новым. Но не хватало здесь рассветов и закатов, опавших листьев, талого снега и первой зелени, и чернота за стеклами иллюминаторов была такой же постоянной, как холодный металл внутри космического корабля. Не менялись и черты взрослых иномирцев: чешуя, покрывавшая их кожу, оставалась все такой же извечно блестящей и яркой, прочной, неуязвимой. Не существовало как будто порой и самого Николы. Воздух здесь был пересушенным, вода – безвкусной, пространство – одновременно бескрайним и сжавшимся до пределов одних и тех же помещений. Застывший мир, уставший от самого себя, от бесконечного равнодушного однообразия. История пустых глав.

…Никола как можно тише крался по спящему кораблю. Слух у иномирцев был чудесный, и меньше всего на свете ему хотелось, чтобы кто-то сейчас застал его здесь. Того, что Никола без спросу взял чернила и бумагу в библиотеке, чтобы написать на клочке свое имя, уже хватило бы для гнева иномирцев, а ведь он не собирался на этом останавливаться.

В большом помещении Ку́пола было светло и непривычно пусто. Никола замер, как всегда, на миг, вглядываясь в огромный иллюминатор: теперь он уже почти научился не бояться этой бескрайней темноты с россыпью звезд. Звезд-булавочек, звезд-капелек, звезд-снежинок и звезд – игольных ушков, таких, кажется, крохотных… Каких имен Никола им только не придумывал в первые дни на Корабле в надежде немного свыкнуться. Ну, или же перестать страшиться их, раз уж дружбы, наверное, никогда не выйдет. Тогда казалось, что даже со звездами найти общий язык будет проще, чем с кем-то из обитателей Корабля, сплошь иномирцев.