Сквозь сеть алмазную зазеленел восток.
Вдаль по земле, таинственной и строгой,
Лучатся тысячи тропинок и дорог.
О, если б нам пройти чрез мир одной дорогой!
Всё видеть, всё понять, всё знать, всё пережить,
Все формы, все цвета вобрать в себя глазами,
Пройти по всей земле горящими ступнями,
Всё воспринять и снова воплотить.
(Максимилиан Волошин)
– Здравствуй, Маша, – послышался справа, за спиной разбитной воспитательницы низкий, мягкий, как будто бархатный мужской голос.
Безуспешно пытающаяся подгонять, разомлевших на морском берегу, не желающих возвращаться в душный корпус малышей:
– Дети! Дети! Поторопимся! Не растягиваем строй! Петя, Катя, поживее, что вы там еле плетётесь?!
Мария Викторовна, лучший педагогический работник образцового детского оздоровительного лагеря, резко, как от удара, обернулась. Потянув вниз, легко скользящие по вспотевшему носу, солнцезащитные очки, глянула поверх них на придерживающего норовящуюся закрыться воротину охранника. В секунду окинув взглядом одетого в поношенный камуфляж, немного старшего её крепкого, стройного мужчину, глянула на его уже довольно загорелое улыбающееся лицо с коротко стриженной русой бородкой, встретилась взглядом своих зелёных, "изумрудных" глаз с его голубыми как небо глазами и в то же мгновение, всем своим телом, каждой клеточкой, всем своим существом, сверхъестественно, не поняла, нет, ощутила, что всё – она ПРОПАЛА…
– А когда это мы с Вами…, эээ, – близоруко прищурилась на болтающийся на груди охранника бейджик, – Максим Леонидович, на брудершафт пили?! – и мгновенно вскипая от непонятно откуда взявшейся злости, желания надавать пощёчин этому ухмыляющемуся наглецу, расцарапать эту "алленделоновскую" физиономию, что есть силы осыпать ударами изящных, хрупких кулачков мускулистые плечи, почти прокричала, – что это ещё за такое?! Кто Вам позволил? Что за фамильярность? Да как Вы смеете…
– Простите нас, Максим, – втиснулась между ним и ею Рената, коллега по работе, соседка по комнате и ближайшая, со школьной скамьи, подруга, – Мария Викторовна видимо устала уже сегодня и на солнце перегрелась, – подтолкнув опешившую от "разворачивающихся событий" напарницу, шепнула ей на ухо, – Машка, ты чё, сдурела? Дети же смотрят! Чего ты взбесилась, из-за чего?
Опомнившаяся, от непонятно чего случившегося с нею, Мария Викторовна заспешила к поразевавшим рты "головастикам":
– Всё, всё, дети! Пошли, пошли!
– Простите, ещё раз, Максим, – слащаво улыбнулась, замыкающая строй малышни Рената, закрывающему ворота охраннику.
– Да, ничего страшного, – пожал плечами в ответ невозмутимо улыбающийся мужчина, – со всеми бывает, – и немного повысив голос, сказал в спину вздрогнувшей как от озноба "даме сердца", – до свидания, Мария Викторовна!
– А у него, так же как и у тебя "шило в заднице", – развеивала недоумение подруги Рената, сразу же после отбоя, лёжа на соседней кровати и отчаянно зевая, – он и начальник охраны, и как бы помощник завхоза, и разнорабочий, и на кухне помогает, а сегодня кто-то из охранников видимо или отпросился, или не вышел, вот он и подменяет… А ты что, серьёзно его раньше не видела, то есть я хотела сказать не замечала?