Читать Деревенские байки

Угасающие лучи золотистого солнца лениво ползли к кромке горизонта. Пожилая женщина со свисающими по обоим плечам редкими седыми волосами сидела у окна и потягивала старую потертую трубку, набитую махоркой. Дым тонкой струйкой поднимался вверх и ускользал в открытую форточку.

Непривычно крепкие январские морозы, взявшие весь хутор в тиски, рисовали филигранные узоры на стеклах окон с деревянными рамами и лишали местных жителей всякого желания выходить на улицу.

Задумчивый взгляд Прасковьи Кузьминичны, так звали пожилую женщину, был устремлен в скрытую под изморозью даль.

– Баб, а баб… – внезапно раздался юный голосок откуда-то сбоку.

На полу сидела девушка лет пятнадцати и перебирала старые фотографии, хранившиеся в затасканной картонной коробке.

Пожилая женщина повернула голову и уставилась на внучку.

– Вот вы с дедом сколько вместе прожили? – спросила девушка бабушку.

Прасковья Кузьминична положила трубку в продолговатое стеклянное ложе на подоконнике, выдержала паузу, издала невнятный звук, будто задумалась, потом ответила:

– Три по четверти, одна – до ста не дотягивает, Манька.

– Это что же… – медленно пробормотала девушка и начала считать в уме. – Семьдесят пять лет… Погоди… Тебе сейчас девяносто… Девяносто минус семьдесят пять – будет пятнадцать… Ты что, в пятнадцать лет за дедушку замуж вышла?

Пожилая женщина цокнула, затем, сдержав недовольство, сухо буркнула:

– Какая ж ты непонятливая, Манька! Ей-Богу!

– Ты сказала, я посчитала, получается так, – Манька развела руки в стороны.

– Ты спросила, сколько лет вместе, а ни сколько лет замужем, – пояснила Прасковья Кузьминична.

Внучка задумалась. Пожилая женщина тем временем снова взяла трубку с подоконника и втянула в себя порцию густого дыма, затем выпустила его тонкой струйкой и добавила:

– Большая ты у меня, а умишка то мало.

Манька надула щеки и нахмурила брови.

– Чего надулась? – спросила бабушка внучку. – Правду говорю. Выйти замуж – не напасть, как бы замужем не пропасть.

– Вечно ты пословицами говоришь! – буркнула Манька. – Ты объясни мне так, чтобы я поняла. По-человечески.

Пожилая женщина уставилась сначала вдаль, затем вздохнула, положила трубку снова на подоконник в стеклянное ложе и начала свой рассказ:

– Нас пятеро в семье было: я, Колька, Гена, Устинья и Власа. На столе не было ни крошки, да и чего греха таить, во всем городе шар покати. Мать болела часто. Порывшись в закромах, мать достала медного «павлушу» и дала отцу. Тот выменял его на старую хибару с огородом в версте от Сорлуча, да две овцы и одного барана. Ни души вокруг. Только поле и сопки. Так отара у нас появилась. Благо зимы плюсовые, лето на осадки не жадное, да почва плодородная. Быстро мы разжились. От цивилизации отвыкли совсем. Да и почто она нам, если писать и читать сами научились, продуктами себя сами обеспечили: огород садили, лепешки пекли, и мяса вдоволь было. Одежду нам мать пряла из бараньего руна да шила из мешковины. – Женщина снова взяла в руки трубку, втянула дым, затем вернула на место и продолжила рассказ. – Я совсем молоденькой была, твоих лет, но худенькая, босоногая, с наспех заплетенными косами, свисающими по бокам, и в заплатанном платье, когда твой дед забрел к нам на отару. Братья сразу насторожились, раскраснелись, увидев чужака. Еще бы. Жили себе, жили, никого не видели, не слыхивали, да и в мире, что уж там говорить, не ведали, что происходит. Отец же остудил их пыл и пошел сам к незнакомцу. Увидев, что незваный гость совсем юный паренек, и угрозы не представляет, он завел его в дом и велел накрыть обеденный стол. Помню, как не посмотрю на него, босоногого, чумазого, так смех берет. Как же стыдно потом было, когда он поведал нам свою историю.